Екатерина Черноусова: «Музыка – это состояние души, которой не нравятся жесткие формы»

Бытует мнение, что оперные певцы стараются избегать исполнения поп- и джазовых композиций и с определенной долей иронии относятся к народной музыке. Гость нашей сегодняшней рубрики – певица, композитор, пианистка, аранжировщик и руководитель сразу нескольких музыкальных коллективов Екатерина Черноусова своим творчеством полностью опровергает это заблуждение. Ее замечательному голосу подвластны практически все музыкальные направления, начиная от академической оперы и заканчивая разнообразными этническими напевами более чем на десяти языках. Выпускница Московской государственной консерватории имени П.И. Чайковского, лауреат многочисленных российских и международных музыкальных конкурсов, она много лет работала в Президентском оркестре России, а также участвовала в концертах и записях с такими выдающимися исполнителями и музыкантами, как Игорь Бутман, Иосиф Кобзон, Лучано Паваротти, Лариса Долина, Лев Лещенко, и многими другими. Наш сегодняшний разговор с ней – о творческой судьбе, трудолюбии, настойчивости и, конечно, о музыке.

«В музыкальной школе сказали, что у меня нет данных»
– Екатерина, каким было ваше первое знакомство с миром музыки?
– У моего папы была большая коллекция разных пластинок, и я очень любила их слушать. Там были академические произведения: Бах, Моцарт, Шопен. Были и классические джазовые записи: Элла Фицджеральд, Фрэнк Синатра. И конечно, была совершенно прекрасная подборка музыки советских композиторов, особенно много пластинок с произведениями Геннадия Гладкова. Я буквально выросла на музыке из «Бременских музыкантов».
– У вас дома было пианино?
– Не только пианино. Папа замечательно играл на гитаре, и когда к нам приходили гости, обязательно вечер заканчивался песнями под его аккомпанемент. Я росла в очень музыкальной семье. У этого обстоятельства грузинские корни. У меня дедушка из Грузии. И когда в детстве я часто бывала у родственников в деревне под Кутаиси, я буквально впитывала в себя все местные традиции: радушное гостеприимство, длинные тосты, красивые песни. Раньше за праздничным столом пели и в России, но сейчас этого почти не осталось. Но в своем кругу я стараюсь сохранять и поддерживать эту прекрасную традицию.
– У кого из ваших родителей возникла идея направить вас в музыкальную школу?
– У папы, конечно. Он увидел, что я легко на слух подбираю мелодию ко всему, что мне нравилось, и повел меня в ближайшую музыкальную школу. Мы тогда еще жили в районе Речного вокзала в Москве. Там меня послушали и сказали, что у меня нет абсолютно никаких данных для занятия музыкой: ни слуха, ни голоса, ни чувства ритма. Единственное, что они смогли сделать, – это определить меня в какой-то музыкальный кружок, где я с огромным удовольствием стала петь в хоре. А потом мы переехали ближе к центру, и как-то проходя мимо Детской музыкальной школы им. К.Н. Игумнова, увидели, что идет прием. Папа сказал: «Давай, пробуй». Но и там в самом начале вышла та же история, что и с первой школой. «Нет данных», – был вердикт приемной комиссии. Но неожиданно за меня вступилась преподаватель сольфеджио Роза Айратовна Муганлинская. Как она потом мне рассказывала, что да, все ноты я брала мимо, ничего не могла повторить, но делала все эти ошибки очень музыкально. В общем, она уговорила приемную комиссию меня принять и дальше стала со мной заниматься. Под ее руководством уже через два года я стала солисткой школьного хора.
– Что тогда в основном приходилось петь?
– У нас была очень обширная программа: от классики до советской эстрады. Из классики мы разучивали оперные партии из Верди, Серова, Глинки. И конечно, было много советских песен: «Крылатые качели», «По секрету всему свету», «Вместе весело шагать» и много еще замечательных произведений того периода. К сожалению, сегодня таких песен уже не пишут.
– А кто еще из учителей оказал на вас большое влияние?
– Моя школьная учительница английского языка. Все мои знания английского, которые помогают в исполнении классического джаза, правильное произношение, – это ее заслуга. Она не просто учила нас языку. Мы с ней изучали историю и культуру англоговорящих стран, смотрели фильмы, слушали много разной музыки. Благодаря ее методам наш класс выигрывал олимпиады и соревнования даже у учеников спецшкол с углубленным изучением иностранного языка.

«Могла неделями не заниматься вокалом»
– Когда вы поняли, что будете профессионально заниматься музыкой?
– Далеко не сразу. Бывали периоды, когда мне совершенно не нравилось то, что я делаю. Могла неделями не заниматься вокалом, месяцами не подходить к инструменту. Например, у меня в жизни был трехлетний период, когда я работала журналистом. Писала статьи про музыкальные события в Москве для иллюстрированного приложения к газете «Известия», которое называлось «Неделя». И при этом я себя совершенно замечательно чувствовала. А потом совершенно случайно попала на концерт одной афроамериканской блюзовой певицы и поняла, что так петь я не умею. А так как я стопроцентный перфекционист, то сразу же вернулась к занятиям вокалом. Я вообще считаю, что если ты что-то делаешь, то делать это надо только на отлично или вообще не делать. Хотя я прекрасно понимаю, что не смогу полноценно и чисто сыграть гениальный концерт Шопена, но я его отлично знаю и могу исполнить в своей индивидуальной манере. Поимпровизировать на рояле в различных музыкальных стилях, это я люблю. И аккомпанировать себе, когда пою, мне тоже очень нравится.
– Если говорить о вокале. Как вы считаете, голос, как инструмент, он нарабатывается или все зависит только от природных данных?
– В моем случае природа дала только 1%, а все остальное – это долгая методичная работа над ним. Однажды я познакомилась с замечательным педагогом, лауреатом множества международных конкурсов Иваном Кожиным, который в свою очередь учился у выдающегося вокального педагога, солиста Оперной студии Московской консерватории Сергея Яковлевича Ребрикова. И благодаря этой встрече с академической вокальной школой мне удалось вывести свой голос на совершенно другой уровень. Школа у Кожина очень серьезная, даже можно сказать – жесткая, но я смогла выдержать эту нагрузку в течение нескольких лет. Оказалось, что у меня достаточно тяжелый и неповоротливый голосовой аппарат. Быстрые партии раньше совсем не могла исполнять. Но я упорно занималась. Вставала в 5 часов утра, шла в лес около дома и делала там упражнения по два-три часа, а вечером ехала на занятия. Так через три года занятий мне удалось «раскачать» свой голос, раздвинуть его границы, заполнить пробелы. С Иваном Кожиным мы работали по классическому оперному репертуару. А потом я стала заниматься еще и джазом с Даниилом Борисовичем Крамером. В 2006 году в моей жизни произошло очень важное событие – я получила грант на обучение в США по программе «Открытый мир». В ходе этой стажировки мне посчастливилось выступить на одном из самых знаменитых международных джазовых фестивалей, организованном Лайнелом Хэмптоном.
– С кем из мировых звезд вам тогда довелось петь на одной сцене?
– Со многими. Тогда еще был жив Хенк Джонс, один из первых аккомпаниаторов Эллы Фицджеральд. Там также выступал знаменитый кларнетист и саксофонист Пакито де Ривера. Были Рей Хагроув, Антонио Хард, Бенни Грин. Там я познакомилась с итальянской певицей Робертой Гамбарини, с которой мы очень сильно сдружились, так как она тоже училась оперному пению, а потом ушла в джаз.
– На каких языках вы сегодня поете?
– Уже на тринадцати. Недавно выучила одну замечательную композицию на якутском языке. А так, кроме английского, итальянского, французского, немецкого, испанского, португальского у меня в репертуаре есть произведения на грузинском, армянском, казахском, а еще на иврите, валлийском и финском.
– Вам приходилось выступать в больших и маленьких залах, на старых и новых концертных площадках. Где акустика лучше всего?
– Самая лучшая акустика на высоком берегу реки. Звук по поверхности воды далеко распространяется. Еще очень здорово петь в античных амфитеатрах. Там на верхних рядах отлично слышно все, что даже шепотом произносится на сцене. Я проверяла в Греции. Древние зодчие очень хорошо разбирались в этом вопросе. В нашей стране удивительная акустика в старинных усадьбах и дворянских домах.
– С помощью чего удавалось добиться такого эффекта?
– Во-первых, за счет высоты потолков. Во-вторых, с помощью плотных, бархатных штор, которые прикрывали большие окна. Они замечательно гасят лишнюю вибрацию. Потом, обратите внимание, почти везде в таких помещениях вся мебель обита тканью или украшена подушками. Это тоже очень серьезно влияет на чистоту звука. Еще, если вы замечали, очень часто в дворянских музыкальных салонах вдоль стен устанавливались большие фарфоровые вазы или керамические вазоны. Они тоже играют очень важную роль в акустике, как и зеркала. Большое зеркало на стене отлично гасит лишние звуки. Тут только важно со всеми этими приемами не переборщить. Во всем нужна мера. Архитекторы прошлого очень хорошо разбирались во всех таких нюансах. Поэтому я очень люблю выступать в старинных особняках на маленьких салонных площадках.
– А из больших залов где любите выступать?
– Конечно же в Большом зале Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского. Там хорошая акустика, хотя ее и немного испортили после ремонта. Рахманиновский зал замечательный. Филармония в Санкт-Петербурге. Вообще, чем старше концертная площадка, тем акустика лучше. Еще люблю петь в галереях. Например, в галерее Шилова на Знаменке или в галерее Нико на Тишинке. Там везде отличный звук.
– Что скажете про советские дома культуры?
– Тут в каждом случае по-разному. Есть ДК с совершенным залом, например в Воскресенске. Там можно петь классические оперные и джазовые произведения даже без подзвучки. Очень грамотно спланировано пространство, везде все слышно. Но во многих послевоенных концертных залах звук уже не такой чистый. Без технических приспособлений петь очень сложно.
– А что скажете про акустику главной концертной площадки страны – Государственного Кремлевского дворца?
– Для меня это всегда была одна из самых тяжелых площадок для выступлений.

«Паваротти – ­замечательный певец и профессионал»
– Расскажите о том, как вам довелось немного поработать с Лучано Паваротти.
– Да, был такой эпизод в декабре 2003 года, когда Паваротти приезжал в Москву в рамках прощального тура. Я тогда была солисткой Президентского оркестра. Лучано должен был приехать в Кремлевский дворец на репетицию сразу же после прилета. А это очень тяжело для исполнителя, как мы говорим в таких ситуациях: «голос гуляет». Понимая это, наш дирижер попросил меня выступить в качестве аккомпаниатора и сыграть все партии на тон ниже. Мне мое образование позволяет такое делать без переписывания партитуры, просто играя в другой тональности. Паваротти, как только понял, что происходит, был очень благодарен и прямо сиял во время репетиции. А потом я сама решилась еще и спеть вместе с ним женскую партию «Застольной песни» из второй сцены первого акта оперы «Травиата» Джузеппе Верди. Там как раз нужен дуэт. Такого Паваротти никак не ожидал. Он даже представить себе не мог, что пианистка за роялем может быть еще и оперной певицей. С таким он еще никогда не сталкивался. У него сразу же родилась мысль повторить этот наш с ним дуэт во время его концерта в Кремлевском дворце, но эту идею забраковали его продюсеры, у которых все выступление было давно распланировано и рассчитано по минутам. Так что наш совместный перфоманс не состоялся.
– И какое у вас впечатление о Паваротти как исполнителе?
– Замечательный певец и профессионал. Красивый, легкий, природный лирический тенор. Хотя лично мне в итальянской оперной школе намного ближе более ярко выраженный драматический стиль исполнения, например, как у Марио Дель Монако. Меня так учили мои педагоги: если ты исполняешь серьезное произведение, надо буквально умирать на сцене, когда поешь. Как будто ты это делаешь в последний раз. Я так пою и сегодня. И оперные произведения, и джазовые, и этно.

«Просто так ждать ­вдохновения бесполезно»
– Расскажите о ваших ближайших планах.
– Проектов огромное количество, и композиторских, и исполнительских. Работаю над несколькими программами, но это пока секрет.
– Эти проекты будут на стыке жанров и на разных языках?
– Вот вы и раскрыли мой секрет. Хочется больше поработать в академическом жанре, но в необычном ключе. Сделать оперу на якутском языке, например.
– Откуда черпаете вдохновение?
– Как писал Петр Ильич Чайковский в письме Надежде Филаретовне фон Мекк: «Вдохновение – это такая гостья, которая не любит посещать ленивых». Просто так ждать вдохновения бесполезно, всегда надо что-то делать. Нужно знать способы, как войти в такое состояние, чтобы оно тебя посетило, или сделать так, чтобы дело, которое тебе почему-то не очень нравится, стало чем-то особенным и увлекательным. Например, бывает так, что просят исполнить какое-нибудь произведение, которое мне почему-то не нравится. Я никогда не отказываюсь, но стараюсь во время исполнения пытаться поменять стиль или ритм. В такие моменты привычное произведение вдруг оживает совершенно новыми красками, и ты понимаешь, что сделала что-то неожиданное и прекрасное. Музыка – это состояние души, которой не нравятся жесткие формы. Она, как и сама жизнь, любит движение. 

Беседовала Ольга Гришина