Русский зодчий Аристотель Фиораванти

Сколько интересного об истории нашей страны можно узнать, просто изучая названия больших и малых населенных пунктов. Например, привычные жителям Московской области топонимы Фрязино и Фрязево (город и поселок соответственно. – Ред.). Вообще-то в нашем языке есть всего два исконно русских слова на букву «ф» – это глаголы «фыркать» и «фукать». Все остальные 952 пункта в словарях – прямое заимствование из иностранных языков или их производные. Тогда что за «фрязи» и откуда они у нас взялись?
Небольшое лингвистическое исследование уведет нас в глубокую старину, аж в XV век. Именно тогда в крепнущую и быстро расширяющуюся Московию, как тогда в Европе называли Русское царство, зачастили гости с Апеннинского полуострова – дипломаты, купцы, оружейники, литейных и строительных дел мастера. Италии как страны тогда еще не существовало, а вся ее территория представляла собой пестрое одеяло из вечно враждующих друг с другом городов-государств. Экспрессивных, громких и предприимчивых чужестранцев из тех мест на Руси было принято называть «фрязами» или «фрязинами». Что именно это слово тогда значило и откуда возникло, современной науке точно неизвестно. Есть спорная версия, что слово это произошло от греческого franc – так в прошлом византийцы называли торговцев из Генуи и Венеции. В XIII веке генуэзцы-«франки» основали в Крыму, в районе современной Феодосии, большую факторию, деятельность которой быстро распространилась на север, вплоть до русских княжеств. В летописях первое упоминание прибытия на Русь торговцев из-под Феодосии – «фряжских гостей» – относится к 1288 году.
Стоит заметить, что такое индивидуальное «наречение» было для наших предков знаком особого уважения. Например, все другие иноземцы – англичане, французы, голландцы или шведы, – традиционно назывались просто «немцами» (от слова «немой»), и только для италоговорящих гостей в русском языке было сделано приметное исключение.
Особенно много фрязей при царском дворе появилось во времена правления Ивана III и его супруги Софьи Палеолог. О судьбе этой византийской принцессы следует рассказать отдельно.

Династический брак
После захвата в 1453 году турками-османами Константинополя и гибели последнего императора Византии Константина XI Палеолога его младший брат Фома вместе с семьей укрылся в Риме у главы католической церкви – Папы Павла II. Поскольку Фома теперь являлся, пусть и формально, наследником императорского титула, вопрос с браком троих его детей стал важным политическим моментом. Для принцессы Софьи подыскали очень экзотическую по тем временам партию – Великого князя Московского Ивана III Васильевича. В процессе сватовства и переговоров, длившихся, к слову, около трех лет, Москва и Ватикан постоянно обменивались посольствами, в результате чего между странами сами собой возникли очень тесные дипломатические и торговые связи.
Именно с одним из таких посольств в 1469 году в столицу Московского княжества впервые попал молодой зодчий Антонио Джиларди да Вольпе, более известный в русских летописях как Антон Фрязин. Его дядя, Джан Баттист да Вольпе (в наших летописях Иван Фрязин), как раз входил в состав одного из ватиканских посольств по организации важного династического брака. Три года спустя из Милана в Москву приедет еще один инженер и строитель – Марко Руффо, записанный в наших исторических хрониках как Марк Фрязин. Эти два «велми» ученых молодых человека по праву считаются первыми иностранными мастерами-строителями, которые стали возводить в Москве «камены полати чудны». Были это пока еще только отдельные строения, но именно благодаря им авторитет иноземных «муролей», как тогда называли способных ставить каменные стены мастеров, начал расти и крепнуть.
С этого времени берет свой отсчет более чем 70-летняя история огромного и неоспоримого влияния «фрязей» на всю нашу средневековую архитектуру и строительные технологии.

Граду каменному быть
Торжественное венценосное бракосочетание состоялось в Москве в 1472 году. Так как будущая царица Софья Палеолог сохранила в Риме православную веру и не перешла в католичество, а также стала женой православного царя, брак этот давал законные права наследования византийских императорских титулов московскому велико­княжескому дому. Именно тогда на Руси появилась максима: «Москва – Третий Рим, а четвертому не бывать!». Именно тогда двуглавый орел – фамильный герб императорской династии Палеолог – стал главным геральдическим символом всего Московского княжества.
При новой царице в придворный обиход стал вводиться имперский византийский церемониал, а для царедворцев были придуманы новые высокие чины и звания. Нарождающееся имперское величие никак не могло разместиться в старых княжеских покоях периодически страдавшего от губительных пожаров Кремля. Перестройка деревянной Москвы на европейский манер было делом неминуемым. Сам Иван III пришел к этому выводу или ему такую мысль внушила молодая царица, сегодня сказать сложно, но в столице практически сразу после завершения брачных торжеств развернулось серьезное капитальное строительство. По традиции того времени начать решили с храма, которому было предначертано стать главным символом нового царства.

«Раствор не клеевит»
Главный храм Москвы – Cобор во имя Успения Пресвятой Богородицы, был заложен все в том же достопамятном 1472 году. Летописи сохранили нам фамилии двух взявшихся за это дело московских зодчих – Кривцов и Мышкин. Около двух лет строительство шло своим ходом, в мае 1474 года даже были замкнуты основные своды, но неожиданно уже почти готовое здание рухнуло. Обрушился не просто храм, рассыпался символ прочности и величия царской власти. Такое событие не могло пройти безнаказанным. Кривцова и Мышкина немедленно посадили под замок, а для расследования случившегося была организована, говоря современным языком, специальная комиссия. Мнения в ней, как это часто бывает, разделились: одни утверждали, что в обрушении виноваты зодчие, допустившие ошибки в проектировании, сделав одну из несущих стен слишком слабой – «тощей». Другие ратовали за то, что всему виной низкое качество строительного материала – в частности, известкового раствора, который крепил кладку: мол, раствор этот «…житко растворяху, ино не клеевит». Споры шли около полугода. Все это время в центре Кремля высилась огромная груда битого камня, бывшая совсем недавно стенами святой обители. Что делать: пытаться восстановить обрушенное или начать все сначала? От самой идеи строительства храма вообще отказываться никто не собирался, однако всем было ясно, что местными силами эту задачу уже не решить.
В какой-то момент вспомнили про двух «фрязей»-­мастеров – Антонио Джиларди и Марко Руффо. Думали поручить строительство им, но молодые зодчие от такой чести отказались, сославшись на недостаток опыта. Но сказали, что у них на родине очень много авторитетных архитекторов, которые способны исполнить задуманное. Иван III поручил своему послу на Апеннинах, дьяку Семену Толбузину, срочно найти «в веницейской земле стеновых дел мастера или архитектона», согласного работать в Московском государстве.
И такой человек очень скоро был найден.

Заграничный спаситель
Специалистом, которого удалось «завербовать» Толбузину, оказался потомственный архитектор и инженер из Болоньи Ридольфо Фиораванти дель Альберти, прозванный за свой ум и знания Аристотелем. «Мастер из многих мастеров избрася тот Аристотель, – писал дьяк царю в одном из своих донесений. – Мастер муроль, кой ставит церкви и полаты… такожде и пушечник той нарочит, лити их и бити, и колоколы и иное все лити хитр вельми».
На самом деле на своей родине Фиораванти сегодня больше известен как великий механик и инженер. Основной его специализацией всегда было исправление ошибок других архитекторов; выпрямление покосившихся строений, реконструкция дворцов, восстановление старых мостов и шлюзов. Самым знаменитым предприятием Аристотеля, особенно прославившим его имя, считается перенос в 1455 году на 12 м в сторону 25-метровой колокольни в его родном городе Болонье. Даже по современным меркам это не самая простая инженерная задача, а в середине XV века сделать такое могли буквально единицы. Карьера Фиораванти шла своим чередом вплоть до 1473 года, когда, находясь в Риме, он был неожиданно арестован и обвинен в изготовлении и сбыте фальшивых денег. Позже все обвинения были сняты, но пятно на репутации пожилого зодчего все равно осталось, и серьезные заказчики стали от него отворачиваться. Именно в этот непростой период жизни Аристотель встретился с послом Ивана III и получил приглашение отправиться в Московию. Понимая всю неустойчивость своего текущего положения, 60-летний Фиораванти был вынужден согласиться и весной 1475 года прибыл в Москву.
Осмотрев то, что осталось от Успенского собора, мастер решил начать строить храм заново с самого основания. Еще держащиеся кое-где стены он «в три дня развалил» с помощью сделанного им специального стенобитного тарана. На полностью расчищенной площадке были выкопаны четырехметровые рвы под фундамент, в дно каждого из которых были вбиты толстые дубовые сваи. Пока шли земляные работы, Фиораванти отправился во Владимир, где внимательно изучил белокаменный Успенский собор XII века, а сразу после этого был направлен в Великий Новгород, где несколько месяцев осматривал Софийский собор. Полученные знания помогли Аристотелю спроектировать новый храм так, что сегодня только специалисты могут увидеть в его силуэте и контурах черты и приемы, характерные для западной средневековой архитектурной школы. Например, в геометрии собора видна строгая математическая четкость, а внутреннее пространство разделено на совершенно одинаковые квадратные ячейки, что никогда до этого не было свойственно русским зодчим.

Отец русской кирпичной мануфактуры
Малоизвестный исторический факт: до Аристотеля Фиораванти на Руси в качестве основного строительного элемента применяли византийскую плинфу – плоские и тонкие глиняные кирпичи больших размеров. Работать с ними каменщикам было не очень удобно, да и качество самого строительного материала зачастую оставляло желать лучшего. По инициативе итальянского зодчего недалеко от Андроникова монастыря, расположенного в селе Калитниково на берегу Яузы, был построен первый на Руси кирпичный завод, выдававший продукцию традиционной для Европы формы. Такой кирпич было легко формовать, сушить и обжигать, он был удобен в работе – любой взрослый мужчина мог брать и укладывать его одной рукой. Размеры «аристотелева кирпича» давали возможность создавать с его помощью сложные архитектурные элементы – арки, своды, купола, а также прочные карнизы, выступы и капители. Параметры современного кирпича, используемого в строительстве, мало чем отличаются от определенных мастером Фиораванти. Удобной была и логистика: баржи с готовым грузом сплавлялись вниз по Яузе и сгружались на берегу Москвы-реки прямо у стен Кремля. В ходе возведения Успенского собора итальянский мастер открыл русским коллегам массу ранее неизвестных им приемов, секретов и хитростей строительного дела, многими из которых, сами того не зная, мы пользуемся до сих пор.
Успенский собор был полностью возведен и расписан к середине лета 1479 года, фактически через пять лет после начала его строительства – для средневековой Руси сроки просто рекордные. До наших дней храм дошел без каких-либо существенных изменений и сегодня считается одним из старейших полностью сохранившихся кирпичных строений древней Москвы. Законченное архитектором Фиораванти сооружение произвело неизгладимое впечатление на жителей и гостей столицы. Летописцы не скрывали своих восторженных чувств: «бысть же та церковь чюдна велми величеством, и высотою, и светлостью, и звоностию, и пространством, такова же преже того не бывала в Руси».
За такой грандиозный успех итальянскому зодчему государем Иваном III были пожалованы несколько деревень недалеко от Москвы, которые вскоре и получили свои современные названия – Фрязино и Фрязево.

Концепция кирпичного Кремля
Считается, что именно ­Аристотель Фиораванти стал главным разработчиком генерального плана реконструкции белокаменного московского Кремля. Авторитет позволил зодчему легко убедить царя, что кирпичные стены будут прочнее каменных, а возвести их можно будет довольно быстро. Прообразом для новой крепости без всяких сомнений послужил миланский замок герцога Франческо Сфорца. Любой, кто решит сравнить между собой эти два грандиозных сооружения, может легко убедиться в этом лично. Стены и башни замка Сфорца начали строить еще в середине XV века. Скорее всего, Аристотель принимал в этом процессе самое непосредственное участие, когда находился в Милане на службе у герцога в качестве придворного инженера. Руководил строительством миланского замка известный скульптор и архитектор Антонио ди Пьетро Аверулино по прозвищу Филарет, с которым Аристотель всегда находился в хороших отношениях. Не исключено, что по его рекомендации и с разрешения герцога в Москву прибыли итальянские мастера с опытом таких больших строек.
Активное участие в грандиозной московской «реновации» приняли и уже хорошо известные нам Антон и Марк Фрязины. Первый был отмечен в летописях как строитель Тайницкой (заложена в 1485 году), а также Водовзводной башни (заложена в 1488 году) нового Кремля. А миланцу Марко Руффо было поручено отвечать за строительство Москворецкой башни (заложена в 1487-м), а еще проектировать и возводить целый комплекс кирпичных кремлевских палат: Казенный двор, Набережную палату и Грановитую палату. Из этих трех зданий до наших дней сохранилась только последняя.

Невольник чести
Помимо архитектуры и организации строительных работ, Аристотель Фиораванти занимался в Московском государстве чеканкой монет, реконструкцией царского водопровода и литьем пушек. Под его непосредственным руководством в Москве была образована первая «пушечная изба», предтеча знаменитого «Большого пушечного наряда» Ивана Грозного.
В качестве начальника артиллерии и военного инженера Аристотель участвовал в успешном походе московского войска на Великий Новгород зимой 1477–1478 годов. Именно наведенная им переправа через реку Волхов позволила полкам Ивана III окружить и разбить ополчение мятежного города.
Очевидно, что после этого военного предприятия отношения с Великим князем у итальянского мастера стали разлаживаться. Из летописей известно, что в 1478 году Аристотель попросился обратно на родину, но Иван III его не отпустил, а когда итальянец попытался тайно бежать, то был пойман и посажен под арест. Скорее всего, сделано это было для острастки и гноить в тюрьме такого ценного специалиста Великий князь не планировал. Совершенно очевидно, что он очень высоко ценил Фиораванти как архитектора, инженера и организатора, но самодержавный стиль управления, уже окончательно сложившийся в Московском государстве, не оставлял никому права вольного отъезда с княжеской службы, как это практиковалось на Руси в прежние времена. По-видимому, сам Аристотель скоро осознал, что умереть на родине ему не суждено, и окончательно смирился со своей участью. Вскоре ему вернули свободу, имущество и все привилегии, и он продолжил свою службу московскому государю.
Последнее упоминание об Аристотеле Фиораванти в русских летописях относится к времени осады Твери в 1485 году. На тот момент мастеру было уже хорошо за 70. Сам факт его участия в серьезном военном предприятии говорит о его хорошей физической форме и здравом уме.
Весьма вероятно, что Аристотель продолжал контролировать ход перестройки Московского Кремля от момента закладки первой башни и вплоть до 1490 года, когда ему на смену в Москву прибыл новый «архитектон-­фрязин» – Пьетро Солари. 

Продолжение в следующем номере.

Андрей Пучков