Александр Агеев: «Когда настает время духовных трансформаций, возвращается классика»
Герой нашей обложки – человек с разносторонними дарованиями, познаниями и достижениями в самых разных сферах науки, литературы и музыки. Сегодня в гостях у журнала «Вокруг ЖэКа» Александр Агеев – российский экономист, доктор экономических наук, профессор ведущих университетов России – МГУ им. М.В. Ломоносова, НИЯУ «МИФИ», МГИМО(У), Китайского народного университета и Сингапурской академии корпоративного менеджмента, действительный член Российской академии естественных наук и ряда других российских и зарубежных академий и экспертных сообществ, член Союза писателей России, директор Института экономических стратегий, главный редактор журналов «Экономические стратегии» и «Партнерство цивилизаций», а также автор более 800 музыкальных композиций, включая рок-оперу «Шамми» на стихи выдающегося русского экономиста Николая Кондратьева.
– Александр Иванович, ваша профессиональная деятельность охватывает много разных областей – на первый взгляд, сложно сочетающихся. Однако еще Пифагор говорил, что гармония чисел сродни гармонии звуков, и в его школе мудрости музыка всегда соседствовала с математикой. Считаете ли вы, что музыка и экономика упорядочивают хаотичность мышления и дополняют друг друга?
– Триада высших духовных ценностей охватывает истину, любовь и красоту. Они выражают нечто единое, великую гармонию бытия. Красота – это проявление и отражение гармонии. Гармония – формула из трех неравновесных частей, дающая в итоге равновесие. В гармонии просвечивают ряды Фибоначчи, законы прямой и обратной перспективы, леонардовское сфумато… Истина – сугубо математический термин, и он символизирует также красоту. В преломлении на человеческую жизнь у истины появляются несовпадающие друг с другом ипостаси творчества, правды и любви, а главное – свободы. В первую очередь свободы выбора. Она в свою очередь обретает подлинный смысл в системе координат, оси которой – совесть, милосердие и благоговение.
«Архитектура – это музыка, застывшая в камне» – в этом высказывании, ставшем крылатым, облеченный в афоризм душевный трепет, возникающий при созерцании истинных шедевров архитектуры, появившихся как результат прогресса геометрии, помимо прочего. Определяя архитектуру как разновидность музыки, мы воздаем должное музыке, которая соединяет математику, форму, материал, локацию, акустику и еще нечто важное в нас.
Прилагая это сравнение к экономике, мы неизбежно обнаружим, что в ней много дисгармонии, фальши, какофонии, тьмы. Сейчас это часто представляют как постправду, при которой не имеют значения ни истина, ни правда, ни смысл. Разумеется, вся современная экономика к этому не сводится. В конце концов человечеством создана колоссальная инфраструктура всей современной жизни, с ее энергетикой, питанием и медициной, городами, дорогами, аэропортами и космодромами, уровнем комфорта и доступом к всевозможным благам. Нельзя же судить о нашей прекрасной планете по ядовитым свалкам. Но нельзя не видеть и чудовищного масштаба ее загрязнения во всех смыслах, вплоть до рабства и нищеты многих людей, подавления их свободы и искажения мотиваций жизни. Это вопрос доминант: что превалирует в нашей повседневности и глобальных процессах.
Формально экономика производит много благ, жизненно важных. Но если посчитать, сколько в 100 триллионах долларов мирового ВВП приходится на производство чрезмерной роскоши, избыточности, вредоносности, то нам потребуются интеллектуальные ухищрения, чтобы не насчитать половины от всего мирового производства и потребления. И это не говоря о квадриллионе «мусорных» денег.
Возвращаясь к аналогии с музыкой, можно констатировать, что в экономике сейчас мало Моцарта или Баха, Бетховена, Брамса. Совсем почти нет романтиков – Бартока, Грига или Глюка. Реалистичность аналогии подтверждает наш «красный Моцарт» Исаак Дунаевский. Вспомним, что значили его шедевры для поколений, построивших новую страну – «нам нет преград, ни в море, ни на суше… мы пронесем через миры и века». Разумеется, здесь мы чуть утрируем. Но мысль проста: музыка классиков построена на гармонии. Она выражала сравнительно гармоничный социальный порядок. Однако классика кончилась на рубеже XIX–XX веков. И в музыке, и в живописи, и в поэзии, и в литературе. И динамика социума повсеместно превратилась в социальное цунами. Композиторы это предвосхитили и запечатлели в дисгармоничной, атональной, кластерной музыке. Эволюция сменилась революциями, за XX век семикратно выросло население планеты. Вслушаемся в Прокофьева, Шостаковича, Шнитке, Губайдулину… Вспомним судьбы джаза. Высшее начальство страны пыталось через свои инвективы управлять музыкальными стилями. И это сюжет, достойный особого внимания. Музыка – мощнейший инструмент социального управления, обладающий высочайшей сопротивляемостью к невежеству и манипуляциям.
Современная массовая музыка – зачастую назойливый и безвкусный перформанс. Где-то вне мейнстрима – классика, барды и рэп, у разных поколений разная музыка. Однако когда настает время духовных трансформаций, все равно возвращается классика. Точно прошептал Булат Окуджава: «на любовь свое сердце настрою, а иначе зачем на земле этой вечной живу». «Настрою» – это ключ. И еще: «счастлив дом, где пенье скрипки наставляет нас на путь, и вселяет в нас надежды… Остальное – как-нибудь».
«В музыке всегда есть слово»
– Как получилось, что вы, будучи экономистом, начали сочинять собственную музыку?
– Узкая специализация в науке – это все-таки атавизм, частный эпизод ее истории. Наука развивается на стыках и в неизвестные пространства, еще не имеющие этикетки специализации. Вспомним, как совсем недавно возникли, например, биофизика, нейролингвистика или клиометрия. Вспомним, что многие барды, например, из физиков или геологов, многие ученые-«сухари», как выясняется, пишут стихи или живописцы. Среди завсегдатаев консерваторских залов легко встретить тех, кто в привычной жизни казался сугубым ботаником, к примеру. Уже упомянутый Николай Дмитриевич Кондратьев, кстати, был автором поэтической сказки о котенке Шамми, которую сам же сопроводил своими рисунками, а своей жене посвятил романс и подарил ей ноты из суздальского заточения. Словом, нет ничего необычного в многообразии интересов. Более того, ученые жизненно нуждаются в соприкосновении с мирами иных наук и искусств, литературы, живописи, музыки, архитектуры. Существует, видимо, нечто таинственное в этих «встречах на перекрестках», питающее озарения, вдохновение и открытия.
На создание музыки меня навела череда случайных жизненных ситуаций. Первая происходила из логики музыкального образования. Есть два очень важных музыкальных навыка. Первый – это умение точно и безошибочно попадать в ноты. Этот навык обычно отрабатывается и более всего ценится в музыкальной школе независимо от специализации. Так, на выпускном экзамене я играл вальс к драме Лермонтова «Маскарад» Арама Хачатуряна, а также прелюдию ре минор Баха – довольно сложные вещи с точки зрения техники, которые надо исполнять безошибочно. И этот навык для меня психологически долго оставался самым важным. Он остается главным всегда и для многих замечательных исполнителей. Но для композиторства он помеха. Чтобы создавать нечто новое, надо, по сути, пренебречь наработанным навыком исполнения известного произведения, будь то по памяти или по нотам. Требуется раскованность в изображении звуком мысли, не выраженной ни на нотоносце, ни словесно. И это требует того, что называется «фазовым переходом». Для него потребовался случай. Их было три. Один из них нагрянул ко мне в виде случайно пришедшей рекламы двухдневного курса обучения живописи. Зацепило. Срезонировало. Первое осознание пришло едва ли не сразу. До этого экспресс-курса я наивно полагал, например, что для изображения звезд на небе или падающих снежинок надо тоненькой кисточкой долго и скрупулезно их прорисовать. Все оказалось намного проще. Млечный Путь на черном грунте появляется молниеносно, как и Луна или Солнце. Просто надо знать некоторые тайны живописного ремесла и хотя бы раз их применить. Отработав под чутким наставничеством десятка два таких приемов, я и сам не заметил, как начал вполне раскованно изображать акварелью горы, траву, лес, снег, солнце, тени… Но однажды все же уронил каплю красной краски на образ травы. О, ужас… маленькая трагедия. И вдруг услышал голос педагогов, повествующий о важности расширения границ своего воображения, подобно детям. Если, к примеру, представить, что красное пятно на траве – это вовсе не клякса, а упавший и еще горячий метеорит, то вся картина воспринимается иначе. Это был удивительный и необычайно легкий прорыв в красоту бесконечности и беспредельного воображения. Эти два дня подарили по-настоящему бесценный опыт и стали прецедентом, убрали барьер перед новым видом умений.
Когда спустя какое-то время мне как бы на спор неожиданно было предложено сочинить композицию на стихи Гумилева и Лермонтова, отступать было некуда. Получилось с первого раза. Сегодня в моей музыкальной коллекции 800+ композиций. Практически все написаны сразу. Когда сравниваю сложность первых композиций с последними, то, как ни странно, не нахожу принципиальных различий. Оказалось, что опыт не имеет, по крайней мере, в моем случае никакого значения. Часть из написанного была представлена в серии концертов, в том числе в Московском Международном доме музыки (ММДМ). Цикл «Музыка нобелевской поэзии» позволил в самых разнообразных музыкальных решениях прочесть весьма нетривиальные поэтические ритмы 50 лауреатов Нобелевской премии в области литературы. У нас сложилось целое сообщество, которое мы называем Творческой студией, по сути – антрепризным музыкальным театром концептуальной музыки.
Мы, наверное, отвлеклись от заданного вопроса. Но есть одно следствие из этих реминисценций. В современной экономике, в том числе сфере ЖКХ, образовалось избыточно много посредников, выполняющих псевдоуправленческие функции, нарочито создающих показатели для бессмысленных задач, изображающих значимость того, что вовсе не имеет значения или сводит все лишь к прибыльному потоку денежных средств. Между тем есть технологии быстрого овладения навыками и развития способностей. В мире ЖКХ речь идет о том, что эта сфера должна быть полезной, надежной и удобной для потребителя прежде всего.
– Написание музыки требует какого-то специального погружения, длительного прочтения, одиночества?
– Ничего, кроме внутреннего вдохновения и резонанса – настроения, прочтения стиха, воспоминания, переживания. Любое чувство и любую мысль можно выразить в музыке. Правда, бывают иногда времена, когда музыка «не пишется».
– Как получается глубоко и тонко передать музыкой весь ужас войны?
– Ужас войны можно передать в картине, в прозе и поэзии, в кино. Вспомним Симонова: «Тот самый длинный день в году, с его безоблачной погодой…». В инструментальной композиции для двух роялей «22 июня» сначала проступает тихий теплый рассвет. Внезапно вся эта благодать взрывается жуткими кластерными атональными аккордами ужаса. Когда они замолкают, на мгновение, как бы для перезарядки пушек, снова проступает щемящая тема «Синего платочка», тут же заглушаемая той вероломной бомбардировкой, которая «выдала общую судьбу на всех на все четыре года»… Яростный ход аккордов к малой октаве и ниже ужасает, выражая наступление смерти. Но ей противостоит сила жизни. Моцарт в своем «Реквиеме» гениально решил эту задачу – ради торжества жизни вопреки всей печали, скорби, трагедии, музыка забирается из самых последних будто сил вверх – в диапазоны второй и третьей октав, символизируя торжество весны, света, надежды, жизни. А секрет, наверное, прост – надо любить то, что делаешь. Сострадание разве не свойство любви?
«Осуществилась детская мечта»
– Вы в детстве больше мечтали стать музыкантом или экономистом? Задумывались ли вы о будущем – о том, каким оно будет? Подтвердились ли ожидания?
– Первыми моими самостоятельно прочитанными книгами в осознанном и раннем детском возрасте стали «Поднятая целина» Михаила Шолохова; доклад Хрущева на XXII съезде партии, том истории Великой Отечественной войны и «Король Лир» Шекспира. В первых классах я мечтал стать дипломатом. В 5-м или 6-м классе в школьном сочинении на тему «Кем хочу стать» написал, что хочу водить полуторку на «Дороге жизни». Учительница сурово заметила, что это не мой все-таки путь. В старших классах готовился снова стать дипломатом, потом – химиком. Но случилась трагедия: в нелепой драке убили моего друга. Полгода ушло на следствие и вынесение приговора с сопутствующими интригами стороны виновника. Это повлияло на мой выбор, предопределило резкий сдвиг в сторону социологии. К тому же все более нарастающие явления бюрократизации, социального застоя, несправедливости, лицемерия требовали активной жизненной позиции. Так я поступил в МГУ учиться социологии, экономике, управлению.
Однако все-таки всегда мечтал заниматься дипломатией. С детства любил играть в шахматы. И очень юным придумал, как сейчас бы сказали, глобальную стратегическую игру. Сначала на контурных картах, потом на огромных листах ватмана рисовал страны и народы, наделял их соответствующими экономиками и силами. Можно бы сказать, что по факту это была сильно расширенная за счет теории игр и хаоса производственная функция Кобба Дугласа – модель, показывающая зависимость объема производства от создающих его факторов производства: труда и капитала (но во втором классе я о существовании этой модели, конечно же, не знал). Признаюсь, что в эту постоянно совершенствуемую игру я иногда играл даже в годы аспирантуры в Институте мировой экономики и международных отношений АН СССР (ИМЭМО). Только системы становились все более сложными, туда вводились технологические составляющие, военные функции, другие взаимодействия. Словом, с детства мне хотелось заниматься международными делами.
Так и получилось, что после окончания МГУ я все-таки вернулся к детской мечте, ведь ИМЭМО был и остается ведущим мозговым центром в области международных отношений. Потом было славное время работы на Смоленской площади. В настоящее время я с удовольствием преподаю в МГИМО. Большая часть моих научных работ посвящена мировой экономике и управлению инновациями. В итоге осуществилась детская мечта. При этом я никуда не рвался, стен не прошибал – жизнь сама делала мне предложения, а я с ними соглашался или же отказывался.
– В своей научной деятельности вы специализируетесь на проблематике экономического роста, на интеграционных процессах и цифровой трансформации. Сегодня существуют такие понятия, как «онлайн» и «офлайн». Для компьютеров «офлайн» означает отключение от интернета, локальной сети. Для мобильных телефонов – отключение телефонной связи. Что же в ближайшей перспективе отключение от Сети будет означать для человека?
– Известно, что человеческий мозг живет через стихии электрических сигналов и биохимических реакций. Он постоянно генерирует волны (ритмы) мозговой активности, которые подразделяются на разные виды: альфа, бета, гамма и т.д. Когда наш мозг работает в альфа-ритме, идеально отточенной становится концентрация внимания, гораздо чаще к нам приходят творческие идеи, обостряется интуиция, позволяя находить нестандартные решения сложнейших задач. В состоянии полной расслабленности и погружения в себя альфа-волны усиливаются, просыпаются скрытые ресурсы, да и мир вокруг начинает играть другими красками. Поэтому для людей, занимающихся интеллектуальной деятельностью, выключение из режима «онлайн» в первую очередь будет означать возможность больше сосредоточенно думать. Думаю, многими людьми режим «офлайн» будет скоро восприниматься как большое благо. Ведь современный мир буквально бомбардирует нас многочисленными звонками, мейлами, чаттингом. Для того, чтобы выйти из режима поиска и переработки информации и начать думать, требуется не менее 23 минут, а их в таком бешеном ритме еще нужно найти. Но режим «офлайн» не всегда только плюс. В этом ключе пандемия и карантин для многих оказались испытанием. Сложно проводить время с самим с собой на протяжении длительного периода. Подчас это можно сравнить разве что с одиночным заключением или пыткой.
«Мы очень мало о себе знаем»
– Интернет-зависимых людей становится все больше и больше. Для чего человечеству такое испытание? Так ли страшен искусственный интеллект, как утверждают некоторые философы и ученые?
– Закон эволюции универсален и касается всего – от атома до солнечных систем и, конечно же, человечества, каждого из нас. Закон эволюции – это закон устремления всего, что проявлено, к более совершенным формам своего выражения. Человечество наработало огромный опыт решения проблем и парирования вызовов, не всегда отдавая себе отчет, что действуют не только видимые, но и латентные, скрытые силы истории. Сегодня многое прежде латентное становится видимым, незримое – явным. Между миром видимым и миром невидимым возникает состояние, поддерживаемое техникой и искусственным интеллектом. Это не только киберсфера, не только симбиоз киберфизических систем. Глобально мы вступаем в иной мир. Это поистине фантастическое ощущение. Отнюдь не однозначно позитивное или негативное. «Кто был охотник? Кто – добыча? Все дьявольски наоборот»… Мы все острее чувствуем влияние всеохватных перемен на себе. В библиотеке много интересных книг, но мы понимаем, что невозможно их прочесть за одну жизнь. А в будущем появятся технологии, которые позволят нам получать выжимку этих знаний из big data (англ.: «большие данные» – термин из области программирования, также социально-экономический феномен. – Ред.). Искусственный интеллект поможет нам это сделать.
Для технических систем это уже назревшая необходимость. И для наших биоценозов это тоже необходимость, так как в ручном и даже коллективном режиме мы уже многие задачи решить не сможем. И если ранее двигательная сила помогала людям выгружать из недр огромные объемы полезных ископаемых и преобразовывать их во всевозможные товары, то теперь это справедливо многих пугает. Ресурсы не бесконечны. Да и не нужна скорость больше 300 км/ч на автомобиле, такого количества автомобилей, наверное, не нужно. Теперь нужна интеллектуальная сила – мы вошли в ту фазу, когда все эти механические системы являются костылями для нашей интеллектуальной и духовной деятельности. Это эволюционно важно! Наш мозг – это не нечто, которое работает само по себе. Он купается в потоках информации и электромагнитных полях, которые называются интернетом. Мы купаемся в чем-то глобальном, ощущаем струны вечности, струны Вселенной – если она действительно устроена струнным образом, как думает ряд астрофизиков. Возможно, что еще при нашей жизни мы узнаем и освоим новые, некалибровочные состояния материи, использование которых откроет немыслимые ранее горизонты эволюции.
– Считается, что с развитием искусственного интеллекта часть профессий перестанут быть актуальными. Кто, по-вашему, будет больше востребован – физики или лирики?
– И те, и другие. Системы искусственного интеллекта максимально заместят все те функции жизни, которые можно выполнять алгоритмам. Да, машины научились побеждать нас в играх. Но столкновение человека и машины нечестно, машины обладают быстродействием и неограниченной памятью, что позволяет им быстро подбирать варианты. Когда Каспаров проиграл Deep Blue, это была нечестная игра, так как компьютер фактически знал о нем все, все сыгранные им партии (проработал и проанализировал матрицы реакций человека), а Каспаров не знал ничего о поведении и «характере» своего соперника. В будущем очень многие функции будут алгоритмизированы. Искусственного интеллекта нет там, где не решаются интеллектуальные задачи. А интеллектуальные задачи – это такие задачи, для решения которых еще не выработан алгоритм. Всегда будет оставаться большая сфера жизни, которую невозможно алгоритмизировать. Хотя есть и другая угроза – мы не знаем, как будет вести себя сначала гибридный, а затем сильный интеллект, который к концу века сможет сам себя проектировать. Это будет интересная история. Но и человек не так прост. Созданы технологии, позволяющие считать, анализировать, всматриваться в глубины мира. В ЦЕРНе (CERN – Европейский центр ядерных исследований. – Ред.) нашли частицы – бозоны Хиггса. Это означает, что и в нашей генной глубине вскоре найдут очень тонкие сущности. Ведь у нас нет убедительного ответа на вопрос о том, как появился человек. Вероятность нашего появления по Дарвину такая же, как если бы из разбитого вдребезги «Боинга» дикарь снова слепил «Боинг». Мы вообще очень мало о себе знаем. Так много интересных тайн и загадок, на изучение которых жизни нашей по отдельности не хватит, но у человечества есть шансы осознать тайны своей эволюции и предназначения, если оно есть, конечно.
«В будущем будет интегральный строй»
– Чувственное восприятие мира побуждает нас к созиданию, раскрывая творческие способности. Есенин написал огромное число стихотворений о природе, он описывал ощущения, которые испытывал, бродя по бескрайним лугам и наслаждаясь красотой родного края. Может ли вырасти талантливый поэт мирового уровня в густонаселенном мегаполисе, если окна его квартиры выходят на фасад соседнего дома?
– Поэт может вырасти в любой обстановке. Книги окружают нас с детства. За первичной социализацией чада все равно просвечивает культура, на нее влияет весь сложный мир идеального. Переселение в города и их перенаселенность – мегатренд, который никак не остановится. За последние 30 лет в России исчезло порядка 30 тысяч населенных пунктов. Но этот тренд также порождает свою поэзию и драматургию.
– По данным ООН, к 2050 году почти 80% населения Земли будут проживать в городских агломерациях.
– Скученность вокруг мегаполисов – это тенденция, основанная на выгодах доступности благ, анонимности и интенсивности транзакций между людьми. Если говорить о будущем, то футурологи еще 100 лет назад нарисовали два основных сценария развития общества. Герберт Уэллс предрек скучивание в нескольких мегаполисах, а Александр Чаянов – деурбанизацию, исчезновение городов и относительно равномерное расселение по просторам России. То и другое – утопии, конечно. В будущем мировые мегаполисы все же превратятся в скопление относительно самодостаточных кластеров – из соображений безопасности, вследствие эпидемий, плюс к этому созреют технологии по созданию автономных энергетических источников, добычи воды, транспортировки грузов беспилотными аппаратами. Эта тенденция уже проглядывает, хотя пока не очень заметна.
– Какой новый социальный строй может ожидать человечество в будущем? Есть ли у нас шанс построить идеальное общество, в котором были бы все равны, а рыночные отношения и классовая система забыты?
– Интересную идею в 1944 году высказал Питирим Сорокин – один из крупнейших социологов ХХ века, друг выдающегося русского экономиста Николая Кондратьева. Сорокин писал про интегральный строй, который совместит все плюсы социализма и капитализма и нейтрализует их минусы. Спустя годы эта же мысль была описана в теории конвергенции, в которой говорится о сосуществовании двух систем в симбиозе. Все общества сегодня – «смешанные». Их отличает более всего идентичность, система идеалов, ценностей и принятых норм поведения.
В нашей стране, тоже по характеру социального строя – «смешанной», неизбежна тенденция к большей социальной справедливости с одновременным раскрепощением творческого потенциала нации за счет минимизации бюрократизма и прочих патологий, включая многоуровневый монополизм. В своем базовом варианте социализм вовсе не отрицает индивидуальную инициативу, которую как-то стали приписывать только капитализму. Также социализм не отрицает частной собственности даже на средства производства. В СССР была создана определенная система, разновидность государственного социализма под решение конкретных исторических задач в условиях агрессивного окружения. Но индустриализацию можно проводить только путем централизации и концентрации. Так было везде – и в Германии, и в США, и в России. Капитализм облагораживался в условиях соперничества двух систем за счет социал-демократических принципов. «Манифест Коммунистической партии» еще в 1848 году провозгласил неизбежность глобального обобществления в рамках всемирного разделения труда. То есть коммунизм сам по себе доктринально гораздо больший глобалист, чем иные капиталистические глобалисты.
За дискуссией об «идеальном обществе» стоят глубинные регистры сознания. Сейчас либералами нередко называют людей, которые абсолютно не либеральны. Либерал – это тот, кто признает свободу выбора человека как базовую ценность. Но свобода выбора изначально глушится фейками, лозунгами и законами стаи. И тогда это уже не либерализм, а некий симулякр. Целый ряд терминов стал аллергенным или токсичным, судят об исторических персонажах по этикеткам, и это приводит к примитивизации всей дискуссии и большим неточностям. В условиях фактической «постправды» людям сложно следовать истине, искать ее. Истина, преломленная человеческим сознанием, превращается либо в любовь, либо в правду. Но ведь правда – это личностно окрашенное отношение к какому-то явлению. У Леонида Бородина есть повесть «Три правды» – о правде красных, правде белых и правде над ними. Ложь, преломленная через сознание человека, – это страшная бомба.
«Постправда» – это то, для чего нет ни истины, ни правды – это формирование симулякров. Но они все равно для чего-то нужны, в том числе для чьих-то амбиций, для желания прославиться и не включать свои альфа-ритмы, пребывая в «заводских настройках» второго и третьего уровня значимости. При включении альфа-ритмов человек начинает думать, а когда он начинает думать, то ему становится печально. Многие знания – многие печали. Эту тему хорошо проиллюстрировал фильм Георгия Данелии «Слезы капали» 1982 года, который незаслуженно менее популярен, чем, например, его же «Кин-дза-дза!» или «Бриллиантовая рука» Леонида Гайдая.
А некоторые люди вообще не умеют думать. Потому что логическое мышление разваливается с переходом к новому типу грамотности. И потом при обдумывании могут начать приходить такие выводы, что проще не думать, создавая для себя примитивную доминанту: не надо играть по всей клавиатуре, достаточно нажимать на одну клавишу. Об этом же написал мой любимый фельетон Гегель. В нем показано, что настоящим абстрактным мышлением обладает только торговка на базаре, а не мыслители. Она абстрагируется от всего многообразия и воспринимает только одну категорию в человеке – купит или не купит он у нее помидоры. И это путь к «постправде», что мы часто и наблюдаем. На этом строится любая клевета и банальное невежество. Человек и его поведение сложны, а его раз и сводят к одному памятнику или факту. В этом нет понимания мотивов и всей глубины смыслов жизни. С десятилетиями меняется этика, условия и ощущения происходящего. Возьмем, например, США 60-х годов – тогда из ресторана выгоняли афроамериканцев, был убит Мартин Лютер Кинг. Сейчас это немыслимо. А прошло всего-навсего 60 лет.
– Человечество поглупело или поумнело за последние сто лет?
– Человечество стало больше, поэтому умные люди менее заметны.
«Бегство – лучшая стратагема»
– В культуре Китая понятие стратагемы существует не менее трех тысяч лет. Похожий термин использовался в трудах Геродота, Ксенофонта и других древнегреческих авторов, где содержится немало примеров военных и дипломатических хитростей. У вас есть любимая китайская стратагема?
– Стратагема №36: «Бегство – лучшая стратагема». За этим – принципы философии каратэ и тай-чи, которая заключается в стремлении избежать конфликта. Это стратагема сохранения своих сил, избегая открытого противостояния. Но это не только китайская хитрость. И это не стратагема трусости. Подставить другую щеку обидчику – это тоже «бегство» сильного.
– Самый первый в мире журнал «Журнал ученых» вышел в XVII веке в Париже. С тех пор появлялось много разных изданий, но далеко не все выдержали конкуренцию и финансовую нагрузку. Как удается вашему журналу «Экономические стратегии» сохранять конкурентное преимущество и поддерживать столь высокое качество публикуемых материалов?
– Журнал «Экономические стратегии» появился в 1998 году с целью собрать мудрые мысли и их авторов на своих страницах и наладить коммуникацию с обществом. Первый номер был выдержан в монохроме, на его обложке были изображены парты в читальном зале с разложенными пустыми листами, но без людей, что подчеркивало ориентацию журнала на познание истины. Издание и сегодня предельно реалистично в оценке того, что есть, без каких-либо иллюзий и панических настроений. Важное преимущество журнала – это стремление к консолидации и интеграции. Что касается качества материалов, то в редакционном портфеле у нас всегда гораздо больше статей, чем публикуется. Нам радостно узнавать, что многие профессионалы читают его с карандашом в руке. В центре внимания журнала – актуальные научно-практические проблемы экономики России и мира, перспективы и проблемы развития стран и регионов, исследование сценариев будущего и уроков прошлого, панорама деловой и политической среды, искусство управления и оценки рисков.
– Вы выпустили еще и экономические сказки. Для кого они были написаны?
– Сказки пишутся для детей и взрослых. В упомянутом вами проекте, превосходно проиллюстрированном замечательным художником Андреем Костиным, все сказки основаны на реальных событиях. Они написаны в жанре провоцирующих сюжетов, иногда рискованных. Сказки призваны дать импульс интеллектуальным и эмоциональным импровизациям читателя как в размышлениях об экономике и управлении, так и о жизни вообще, не давая заранее предопределенного ответа. Импульсом к их написанию стала давняя история. В середине 80-х годов я участвовал в московском конкурсе юных лекторов, выступая с докладом по международному положению и экономике СССР. Для лучшего погружения слушателей в проблематику я постарался детально описать атмосферу: «Давайте представим себе Овальный кабинет Белого дома, где проходит заседание Совета национальной безопасности США и рассматривается положение экономики СССР» и так увлекся, что жюри из семи человек раскололось – трое было за меня, трое против… Понятно почему. Елена Дмитриевна Модржинская, председатель жюри – разведчица и философ, отдала свой голос за меня. Но кляуза все-таки поступила, совсем в духе доносов 1930-х. Это был хороший урок. И вот через какое-то время меня пригласили выступить с лекцией в Зеленограде о зарубежном опыте управления перед директорами предприятий электронной промышленности. Я приехал чуть раньше и успел послушать доклад одного профессора, обличающего «сталинизм» примитивно. Оборонщики явно не одобрили его выступление. Один из них сказал лектору, что во время того голода, о котором профессор так долго рассказывал, он ел крапиву, но все равно с докладом не согласен. Профессору жестко предложили покинуть помещение… Мне было всего 26 лет, представляете ощущение? Предстояло выступать в очень накаленной атмосфере перед титанами электронной индустрии. Все прошло, к счастью, удачно. Затем меня пригласили на фуршет, где один из отцов российской электроники провозгласил тост, ставший впоследствии одной из экономических сказок. Приведу ее целиком. Она актуальна и поныне в нашей турбулентной жизни.
Беседовала Ольга Гришина
