Марина Звягинцева: «Художник – это не профессия. Это другой взгляд на жизнь»
Считается, что паблик-арт как направление современного искусства зародился в 60-х годах прошлого века. В какой-то момент творческим личностям стало скучно в стенах полупустых галерей и они стали искать другие способы донесения своих идей. Сначала это принимало формы необычных уличных скульптур и картин, которые рисовали на стенах домов или прямо на асфальте. Затем в дело пошли медиаперформансы, видеопроекции и многоуровневые инсталляции. Очень быстро это направление искусства перешло из андеграунда в разряд общепризнанного творческого течения.
В нашей стране к паблик-арту долгое время отношение было настороженное. И только в последнее время на улицах российских городов начали появляться отдельные элементы этого вида искусства, оказывающие прямое или косвенное влияние на наше восприятие окружающего мира.
Марина Звягинцева – одна из основоположников паблик-арта в России. На протяжении последнего десятилетия она всеми доступными художественными способами «развивает идею вторжения современного искусства в культурный вакуум городских окраин». Масштабные арт-объекты Марины Звягинцевой сегодня украшают двор Высшей школы экономики в Хитровском переулке, дворы ЦТИ «Фабрика», Морозовскую детскую больницу, Политехнический музей, Центр дизайна ARTPLAY, ИЦ «Сколково», а также фасады публичной библиотеки в Норильске, музея ТИАМ в Туле и авторскую школу Сергея Казарновского «Класс-центр» в Москве.
«Захотелось переформатировать сознание людей»
– Марина, как вы пришли к занятию именно этим направлением искусства?
– По образованию я художник, хотя сразу после школы пару лет проучилась на физфаке, но потом осознала, что я больше лирик, чем физик. Поэтому поступила на художественно-графический факультет МГЗПИ (сегодня это Московский государственный гуманитарный университет имени М.А. Шолохова). Для меня понятие «художник» – это не профессия, это другой взгляд на жизнь. В какой-то момент я поняла, что мир меняется и нужно переходить на другой язык самовыражения. Пришло время отрывать себя от классического образования и ограниченного представления о том, что искусство – это только мольберт, холст и масло. Так я занялась паблик-артом, стала создавать уличные инсталляции – арт-объекты, которые стоят в городах на постоянной или временной основе и которые меняют городское пространство.
– Какой ваш уличный арт-проект был самым первым?
– Первым проектом был «Спальный район». Я сама живу на окраине Москвы, и мне всегда было обидно, что в историческом центре происходит все самое интересное: находятся галереи, все объекты искусства стараются выставлять именно там. И получается, что на окраинах возникает такая своеобразная серая зона, в которую никому не интересно ехать. И мне захотелось переформатировать сознание людей, создать что-то такое, что стало бы точкой притяжения, которая заставила бы их поехать в спальный район. Так в 2009 году родился этот проект – 70 кроватей, которые были расставлены вдоль забора около станции метро «Волжская». В первый же день работы инсталляции к нам приехало безумное количество прессы – только от телеканалов было 14 камер. Благодаря проекту к метро «Волжская» стали приезжать люди, которые до этого вообще не представляли себе, где находится этот район. И вот, с помощью современного искусства, у людей появилось понимание, что в спальном районе может происходить что-то интересное. И у жителей этого района сформировалось совершенно другое отношение к их родной территории. Я видела, как это влияет на психологию человека, у которого просыпается чувство гордости по отношению к своему району, в который, как ему казалось, он приезжает только ночевать.
«Сделать умнее окружающую среду»
–Когда вы идете по улицам города, сразу подмечаете места, где хорошо бы смотрелся ваш новый арт-объект?
– Конечно. Я уже много лет работаю с городом и сразу вижу эти точки, куда можно вклинить современное искусство и изменить пространство вокруг. Когда несколько лет назад я впервые оказалась во дворе Высшей школы экономики на Хитровке, то была просто в шоке. Это же самый центр Москвы, рядом Кремль, Большой театр, Китай-город. А во дворе вуза, где учатся будущие культурологи и журналисты, стояли какие-то ржавые автомобили со спущенными шинами, навалены непонятные железные конструкции. Все это напоминало какой-то заброшенный склад. Студенты жались посреди всего этого хлама и явно чувствовали себя лишними. Меня пригласила декан для того, чтобы минимальными средствами преобразовать эту территорию в новую креативную площадку. Хуже всего было то, что посреди этого двора стояла бетонная конструкция – остаток от автозаправки, из которой торчали цистерны. Убрать это огромное сооружение было невозможно, и я предложила превратить его в сцену. Мы подвели к ней ступени и поставили на эти цистерны колонны, сделанные из труб, внутри которых находятся газеты, – получился большой «Информационный портал». Сейчас это пространство называется «МедиаДвор», он существует с 2013 года. Я до сих пор сталкиваюсь со студентами, которые пишут в социальных сетях о нем с теплотой и гордостью. За 7 лет студенты не только обжили этот двор, но и добавили свои творческие объекты.
– Получается, трансформировав пространство, вы вдохновили людей к реализации своих идей?
– Есть прекрасное выражение Петера Вайбеля – австрийского художника, который в 2011 году курировал четвертую московскую биеннале. Он как-то сказал: «С помощью паблик-арта мы не можем сделать людей умнее, но мы можем сделать умнее окружающую их среду». Я понимаю, что воздействие паблик-арта на человека – огромное, но здесь нужно соблюдать несколько принципов. Первое: человека обязательно нужно остановить и зацепить. Он не идет смотреть искусство, он просто идет по улице по своим делам. И если ты смог его зацепить, то добился результата. Второй момент: художник должен озадачить зрителя. Если он сразу им все понятно рассказал, то человеку будет неинтересно и он пройдет мимо. Когда же он не понимает, почему кровать сделана из бетона и называется «Ежедневник», когда он не понимает, почему через эту кровать растет трава и зачем это нужно, возникает крючок-концепция. Моя задача как художника – показать человеку, который идет по улице, что кроме круга «дом – работа, работа – дом», в котором он существует каждый день, есть что-то большее – внутренний духовный смысл жизни.
– Где вы черпаете вдохновение? Откуда берутся идеи?
– Художник – это не только тот, кто умеет рисовать, это – тот, кто умеет видеть.
Вдохновение можно найти везде – надо просто посмотреть немного под другим ракурсом и увидеть что-то новое. Например, сфера ЖКХ. У меня есть проект под названием «Море спального района». Само море сделано из водопроводных труб, прорастающих через кровати. Рядом с морем стоит бассейн в виде песочницы и фонтан ЖКХ из ванн и душевых леек. В этом проекте мне хотелось показать, что море, на которое мы стремимся каждое лето, находится рядом с нами, и что различные простые бытовые предметы можно вывернуть наизнанку и найти у них другой слой. То есть элементы ЖКХ в новом прочтении могут превратиться в арт-объекты.
«Сделать видимым культурный слой несложно»
– У вас уже сформировался в голове самый грандиозный проект для городской среды, ваш проект-мечта?
– Да, конечно. Его история началась в 2017 году, когда меня позвали в районный выставочный зал и я ходила вокруг него минут 40, никак не могла найти вход. И тогда я поняла, что культурные объекты в нашем городе почти никак не идентифицированы и не обозначены. Их невозможно увидеть потому, что у них нет яркой рекламы или больших вывесок. Из-за этого они буквально выпадают из поля зрения горожан. У меня возникла идея, которую я назвала «Культурный код» – это формирование своеобразной культурной карты района. Например, в Тимирязевском районе есть художественная галерея «Парк», но о ее существовании знали не многие. Я сделала вокруг нее большую компьютерную плату на асфальте с помощью обычной дорожной краски, в которую были зашиты слова, связанные с искусством. Посещаемость этого места за три дня выросла в десятки раз. Люди, которые ходили по этой дороге миллионы раз, вдруг увидели, что здесь что-то есть – все эти слова ведут в какую-то дверь. Они стали заходить и спрашивать: «Что у вас здесь?»
Сделать видимым культурный слой, который находится у нас под ногами, несложно, потому что в нашей стране много асфальта и краски. И мне кажется, что сделать огромную культурную карту на весь район было бы очень интересно, потому что тогда бы мы, двигаясь по любой дороге, всегда бы видели эти точки культурной навигации. 
– Насколько сложно проходит согласование ваших проектов?
– Работать в городе всегда сложно. Он живет по своим законам, где есть противоречивые течения, и нужно понимать, что ты выходишь в общественное пространство, где гуляют и дети, и старики, что влечет за собой определенную цензуру. В выставочный зал зритель приходит подготовленным, а на улице публика разная. Это очень непростая территория, художник здесь должен быть предельно аккуратным.
– Где труднее всего было работать?
– Самое трудное для меня было создавать проект для Морозовской больницы (Морозовская детская городская клиническая больница Департамента здравоохранения города Москвы. – Авт.). Я думала, что с этим невозможно справиться, потому что современное искусство достаточно сложное для восприятия. Но оказалось, что дети очень хорошо его воспринимают и считывают. Просто нужно учитывать, что они чувствуют. Они приходят в больницу со страхом. Сделать эту территорию невраждебной, вывести детей из состояния стресса – вот главная задача, с которой я и мои коллеги-художники успешно справились. Дети сегодня заходят в вестибюль, видят большую колонну из разноцветных игрушек, а рядом шестиметровую модель ДНК, сложенную из обычных кубиков, – и забывают о своих страхах. Можно, конечно, раскрасить стены и нарисовать на них зайчиков и мишек, как делали раньше, но для современных детей это уже не работает. Им нужен более крутой крючок – когда они увидят, что в больших пластиковых трубках спрятаны машинки и птички из Angry Birds. И они будут говорить: «Мама, смотри, у меня такая же машинка дома есть». И у них уже нет того настроя, который заставляет бояться больницы. Они отвлекаются и начинают втягиваться в игру, которую затеял для них художник. Ради таких историй и стоит работать в общественных пространствах.
«Концентрированная в образе концепция»
– Как вы считаете, какой город идеален с точки зрения паблик-арта?
– Для меня это Чикаго. Это был в основном промышленный город, у которого нет традиционного исторического центра. Но его визитной карточкой сегодня является проект Аниша Капура «Небесные врата». То есть идентификация целого города сегодня происходит по одному арт-проекту. Еще, насколько я знаю, в Кремниевой Долине 1% общего бюджета территории выделяется на постоянное обновление паблик-арт-объектов. О таком подходе в нашей стране можно только мечтать.
– Кстати, а как с этим направлением сегодня у нас?
– У нас сегодня паблик-арта нет даже в юридическом поле. Я, например, не могу сейчас зафиксировать свои объекты и сдать их на ответственное хранение именно как паблик-арт. По документам они проходят как декорации к празднику, как малые архитектурные формы. Я работаю уже 11 лет и многое изменилось в этой сфере, но в юридическом поле паблик-арта как не было, так и нет. Для всех очевидно, что между обыкновенной скамейкой и паблик-арт-объектом, напоминающим скамейку, разница огромная. У них разные функции. Скамейка – вещь утилитарная. А художественный объект – это не просто функция, это концентрированная в образе концепция. Его задача – выбить человека из привычной среды, дать ему новую информацию, заставить посмотреть на мир, который его окружает, под совершенно иным углом.
– Город ночью и город днем – это две разные территории. Как вы учитываете это в своем творчестве?
– Когда ты делаешь историю надолго и понимаешь, что арт-объект будет жить несколько лет, то он, конечно, требует подсветки. Необходимо предусмотреть, чтобы твой проект был виден в разное время суток. Особенно это было актуально для Норильска, где долгая полярная ночь. Вообще я люблю, когда арт-объекты живут долго, потому что нередко люди не сразу понимают сути проекта. Например, в той же Морозовской больнице вначале некоторые врачи воспринимали наш проект крайне негативно. Возмущались: «Я заслуженный врач и не буду сидеть в кабинете, где на дверях вместо номера висит какая-то капуста!» А буквально через полгода эти же врачи стали возмущаться, что я две двери пропустила. То есть люди не сразу понимают, как это работает. Поэтому те объекты, которые живут в городской среде несколько лет, мне особо дороги. Они настолько перепрограммируют пространство, что потом уже люди не представляют его в каком-то другом виде.
Например, как раз перед 1 сентября этого года я закончила проект для авторской школы Сергея Казарновского в Москве. Это огромные пилоны на фасаде здания, изображающие узнаваемые любым человеком черно-белые клавиши рояля. Сама школа очень творческая, внутри она буквально звенит от идей и детского смеха, а фасад у нее был 40-х годов прошлого века. Этот дисбаланс я и решила убрать с помощью проекта «Классная игра». Теперь все здание выглядит гармонично.
«История, которая объединяет»
– Кроме Москвы, в каких еще городах вам приходилось работать, и что это были за проекты?
– В 2016 году я сделала объект в Норильске под названием «Вечная теплота». Это был первый паблик-арт-проект в этом городе, и он до сих пор существует. Расположен он на фасаде Публичной библиотеки и похож на систему отопления, где вместо батарей – книжные полки, а по трубам течет электронная строка со стихами норильских поэтов.
Еще один объект у меня находится в Туле, во дворе музея ТИАМ (Тульский историко-архитектурный музей). Он называется «кАРТограмма». Это образ города, в который с помощью капельницы подается световая история, которая вечером оживает и начинает пульсировать. В здании музея раньше находилась аптека, теперь здесь проходят выставки современного искусства. С помощью «кАРТограммы» я попыталась отразить внутреннюю сущность музея, который хочет «вливать свежую кровь в исторический город».
– Над чем вы сейчас работаете?
– Сейчас, когда музеи и галереи работают в ограниченном режиме, значение паблик-арта возрастает. И если раньше паблик-арт открывался весной и закрывался осенью, то сейчас я веду переговоры с несколькими площадками о зимних проектах.
Я уже год работаю над темой «Запертые чувства», которая с каждым месяцем пандемии становится все актуальнее. Внутри «Запертых чувств» на самоизоляции я придумала проект «Упаковка эмоций», который появился под впечатлением от объема ежедневного мусора в виде коробок, бутылок от продуктов. Время, проведенное дома, начало измеряться объемом съеденного и выпитого. В этом бытовом неприглядном мусоре мне удалось увидеть красоту повседневной жизни. В процессе работы над «Упаковкой эмоций» я познакомилась с людьми, которые занимаются переработкой вторсырья, и есть предложения для развития этой истории.
Есть еще один проект, который я реализовала у себя в поселке, пока находилась на самоизоляции, называется «Вместе». В первую волну коронавируса каждый жил за своим забором, отгородившись от всех остальных. Я предложила разделить пространство одного общественного забора на отдельные пазлы и раздать их каждому жителю, чтобы они, находясь на самоизоляции, имели возможность творчески выразиться на этом пространстве. Потом все эти кусочки были собраны в одно большое панно – и получился проект «Вместе». Сейчас мне предлагают продолжить этот проект в другом пространстве. Это бесконечная история, которая объединяет людей, позволяет им увидеть, что они не одиноки.
– Вы не задумывались о создании своей собственной школы?
– Пока на это нет времени. Хочется успеть сделать как можно больше проектов. Если такая история сложится, то когда-нибудь в будущем.
– А если представить, что ваша школа вдруг появится, как она будет называться?
– Я не знаю, как она будет называться, но точно знаю, что девиз у нее будет «Не спать!». В самом широком смысле этого слова.
Беседовал Андрей Пучков
