Владимир Бурматов: «Глобальный ­«зеленый» тренд ­дошел до России»

В нашей стране сложно найти человека, более информированного об экологии и состоянии окружающей среды, чем председатель профильного Комитета Государственной думы Российской Федерации Владимир Бурматов. По роду своей профессиональной деятельности ему ежедневно приходится внимательно изучать десятки документов и законодательных инициатив, реагировать на сотни обращений обеспокоенных граждан и внимательно следить за ситуацией на тысячах потенциально опасных объектов.
О законодательных завалах, особенностях нефтедобычи на Балтике и Каспии, трудной судьбе озера Байкал, международном экологическом движении, мусорной реформе, притравочных станциях и многом другом Владимир Бурматов обстоятельно рассказал в эксклюзивном интервью нашему журналу.

– Владимир Владимирович, в новостных лентах информационных агентств очень много сообщений о природных пожарах, паводках и наводнениях. Можно ли утверждать, что это исключительно следствие антропогенного воздействия человека на природу, или мы являемся свидетелями более сложного процесса?
– Конечно, это более сложный процесс. Лесные пожары, паводки, наводнения и другие разрушительные природные явления были задолго до появления человека и его серьезного воздействия на окружающую среду. Но то, что человек сегодня делает с планетой, сильно усиливает все эти проблемы. Те же лесные пожары могут быть как следствием вопиющей человеческой безалаберности, так и могут быть призваны скрыть незаконные вырубки леса, либо служат для того, чтобы на следующий год перевести пострадавшие от огня лесные участки в другую категорию и получить право на их санитарную вырубку.
Есть и другие варварские способы хозяйственной деятельности. Например, добыча россыпного золота с помощью искусственных плотин, которыми меняют русла небольших горных рек. После таких смывов когда-то роскошная нетронутая природа превращается в зону экологической катастрофы. Там гибнет вся экосистема. Я бывал в таких местах, выглядит это ужасно. Самое печальное, что экономическая эффективность от таких варварских методов очень низкая. В том районе на Алтае, где я сталкивался с таким способом добычи, насколько я помню, смогли намыть только 16,5 кг золота. При этом были уничтожены километры берегового ландшафта. Ни через сто, ни через двести лет они не восстановятся. Таких примеров, когда «хозяйственная» деятельность приводит к катастрофическим последствиям, к сожалению, очень много.
– Кто обычно использует такие методы?
– В подавляющем большинстве случаев – мелкие предприя­тия и артели, которые живут одним сезоном и о последствиях своей деятельности вообще не думают. Крупный бизнес себя иногда ведет куда приличнее, реализуя сегодня серьезные проекты с минимальным вмешательством в окружающую среду, умудряясь и добывать природные ресурсы, и сохранять нетронутой экосистему. Российские нефтяники, например, сегодня единственные в мире добились на Балтике и на Каспии нулевого попадания нефти за пределы буровых платформ. Многие нефтедобывающие страны, которые привыкли нас критиковать, до сих пор не обладают такими технологиями. Это подтверждается и данными со спутников, и аэрофотосъемкой. И говорит о том, что можно решать гораздо более серьезные вопросы с минимальными последствиями для окружающей среды.
И это не единичный случай. То, что делает сегодня «Новатэк» на «Сабетте» (морской порт на Ямале, ключевой элемент транспортной инфраструктуры проекта «Ямал СПГ». – Авт.) с технологиями сжижения газа, – я видел своими глазами, насколько качественно реализован этот проект.
«Норильский никель» сегодня вкладывает 150 млрд рублей в экологизацию серного проекта. А ведь серное производство – это одно из самых опасных и грязных промышленных производств из всех, что только существуют. Треть всех средств в национальном проекте «Экология» – это деньги одной частной компании, которая просто посчитала своим долгом профинансировать этот проект. Такие примеры говорят о том, что крупный бизнес может быть ответственным, а разные мелкие хозяйствующие субъекты, наоборот, могут наносить серьезный экологический вред. Я в своей родной Челябинской области должен был вмешаться в одну историю и добиться закрытия ферросплавного производства, которое работало вообще без всяких документов. Оно даже не стояло на учете в Минэкологии как объект негативного воздействия на окружающую среду. А это ферросплавное производство, грязнее которого в принципе мало что можно себе представить. Таких примеров у нас, к сожалению, немало. Человек не может не воздействовать на окружающую среду. Сельское хозяйство, животноводство, растениеводство, промышленность, металлургия, машиностроение – все эти отрасли тем или иным образом влияли и влияют на природу. Другое дело, что сегодняшнее развитие технологий и науки позволяет нам более бережно относиться к окружающему миру.

«Не было бы Греты, появился бы кто-то другой»
– А с климатом что происходит?
– Меняется ли климат или нет, какую роль в этих процессах играет антропогенный фактор – это темы, которые ученые еще не закончили обсуждать. В любом случае, эта дискуссия – хороший повод лишний раз посмотреть со стороны на то, что мы делаем. Безотносительно к тому, насколько выбросы парниковых газов промышленностью влияют на климат (он менялся постоянно, и довольно серьезно, на протяжении всей истории планеты, задолго до появления человека), насколько они поглощаются имеющимися лесами. Это очень хороший повод более ответственно относиться к производству. Российская Федерация в этом смысле является одной из тех стран, которые наиболее последовательно этим занимаются. Мы в 1994 году подписали Конвенцию ООН по климату. Подписали Киотский протокол, сейчас ратифицировали Парижское соглашение. В то же самое время один из крупнейших эмитентов парниковых газов – США, наоборот, из него вышли. Мы же сегодня всего лишь пятые по объемам выбросов парниковых газов в мире. На первом месте Китай, на втором – США, на третьем – Индия, на четвертом – Евросоюз. И это, кстати, ответ на вопрос, почему Грета Тунберг упражняется где угодно, но не в России. У нас нет климатических протестов. По выбросам парниковых газов мы достигли уровня 70% от показателей 90-х годов прошлого века. Это очень важная психологическая отметка. Многие страны к ней стремятся, но не многие ее достигли. И мы продолжаем двигаться дальше – готовимся к внедрению контроля объемов выбросов семи наименований парниковых газов, из которых в России опасными считаются только три. Четыре других мы тоже будем контролировать, потому что считаем, что Россия должна двигаться в глобальном экологическом тренде, всеми средствами поддерживая его.
– Закрывая тему Греты Тунберг: как вы считаете, она искусственный PR-проект или стихийное выражение мнения молодого поколения?
– Ни один PR-проект не будет успешным, если нет тренда. Не было бы Греты, появился бы кто-то другой. Напомню, что Грета – это далеко не первый экологический активист в мире. До нее этим занималась Памела Андерсон, известная актриса и защитница животных. Мир точно так же аплодировал Леонардо Ди Каприо, который и сейчас ведет борьбу за экологию. Примечательно, что оценки происходящего в России в части того, что нами делается для защиты животных и окружающей среды, и у Памелы Андерсон, и у того же Ди Каприо по большей части комплиментарные. Я вам могу напомнить про династию Кусто, которые стали одними из самых первых и серьезных борцов за чистоту Мирового океана, а он действительно находится под угрозой. В Тихом океане – заметьте, не по вине России – образовался огромный мусорный остров, который сегодня уже занимает более 1% всей его площади. Он сформировался из-за особенностей местных течений, и никто не знает, как его ликвидировать. Мы делаем многое, чего кроме нас не делает никто из наших зарубежных партнеров.
А критикам хочется сказать: Фукусима произошла не в России. Самый крупный в мировой истории разлив нефти произошел не на нашей территории, а в Мексиканском заливе. Критиков хочется пригласить на наши нефтяные платформы на Балтике. А потом показать буровые установки соседней Польши, которая до сих пор работает на оборудовании еще советских времен. Нам, без­условно, есть куда двигаться. Но тот путь, который мы прошли за последние годы в той же Арктике, где мы действительно были самыми «чумазыми ребятами» до недавнего времени, то, что сегодня там делает Министерство обороны по ликвидации объектов накопленного вреда, то, что делает «Росатом» по поднятию затонувших судов и утилизации ядерных отходов, – это просто «космос».
Я видел то, что там было, и видел то, что там стало. Это абсолютно космические технологии. Это уровень, который просто недостижим для большинства наших партнеров.
– Уровень завтрашнего дня?
– К счастью, для нас это день сегодняшний. До завтра это все могло не дотянуть, если честно. При этом нам еще есть чем заниматься – например, на Байкале с учетом наследия БЦБК (Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат) и в других регионах. Это все следствие того, что на протяжении тридцати лет у нас этим не занимался вообще никто. В Советском Союзе, с учетом масштабов СССР, легко могли загадить один район и перейти в другой. По этой причине мы с вами и заросли свалками и объектами накопленного вреда, которые являются минами замедленного действия. Чтобы вы понимали: если селевый поток смоет то, что сейчас находится на территории БЦБК, то в Байкале окажутся вещества, которые по объему и концентрации соответствуют тому, как если бы этот завод работал непрерывно 700 лет и все эти годы сбрасывал все свои отходы в воду без всякой очистки.
– Насколько велика угроза схода такого селя на Байкальский ЦБК?
– Она очень велика. Сели там сходят примерно два раза за столетие. И его как раз не было уже несколько десятков лет. Он может сойти в любой момент. Я об этом неоднократно сообщал Министерству природных ресурсов и экологии. Об этом много раз говорилось на заседании Комитета Госдумы по бюджету, и я не понимаю, почему средства не направляются на мероприятия по селевой защите. Черный щелок, который находится на промышленной площадке БЦБК, шлам-лигнин, который содержится в простых открытых ямах – в пятистах метрах от Байкала, в случае схода селевого потока все это окажется в озере. И я не вижу никаких усилий со стороны Минприроды для ликвидации этой угрозы. Но при этом почти 6 млрд рублей было потрачено якобы на ликвидацию последствий деятельности БЦБК. При этом не было сделано почти ничего. Даже проекта нет! Я направил запрос в Следственный комитет. Уже возбуждены несколько уголовных дел по трем статьям.
– Про селевую угрозу в СМИ говорят мало. Больше про продажу байкальской воды в Китай…
– Это была не менее опасная история. Мы отследили начало строительства первого завода по бутилированию байкальской воды в Култуке. Нам удалось добиться остановки строительства и начала его демонтажа. При этом там уже были размечены площади под строительство еще восьми таких же заводов. Там проблема не только в самой байкальской воде. Все это собирались развернуть на знаменитых Таловских болотах, а это место отдыха огромного количества перелетных птиц, в том числе краснокнижных. Потеря этого места из-за неконтролируемой хозяйственной деятельности на этой территории была бы чревата непоправимыми последствиями.
– Какие еще посягательства на озеро Байкал вам удалось предотвратить?
– Я два с половиной года работаю в качестве председателя Комитета, и тема Байкала в нашей работе звучит постоянно. Приходится прикладывать огромные усилия, чтобы не допустить какой-нибудь невероятной глупости. Байкальская нерпа, эндемический вид, обитает только на территории озера. Недавно на нее хотели открыть охотничий промысел. Нам удалось добиться того, чтобы этого не произошло. Еще могу привести в пример печально известный «63-й» приказ Минприроды, который разрешал сброс нечистот в Байкал и существенно снижал требования к очистке воды, которая стекает в озеро. Нам также удалось его заблокировать. Недавно нам прислали законопроект, разрешающий строительство на Байкале без экологической экспертизы всего чего угодно – от хостелов до торгово-развлекательных центров. К сожалению, попытки протащить подобные законодательные инициативы происходят постоянно, и пока нам удается их блокировать. Вокруг Байкала сосредоточены очень большие экономическое интересы, и не только российские.

«Двигаться нужно в сторону раздельного сбора ТКО»
– В нашей стране проходит реформа обращения с твердыми коммунальными отходами. Как вы оцениваете ее ход?
– То, что у нас происходит, не является реформой. Реформировать можно только то, что существует. У нас же этой отрасли не существовало в принципе. Она была в Советском Союзе. Во всяком случае, она была более успешной, чем сейчас. Потому что объемы вторичного использования сырья были на порядок выше, чем существуют сегодня. Вспомните, как мы с вами в свое время сдавали молочные и кефирные бутылки, макулатуру, металлолом. В СССР по ряду позиций уровень вторичного использования сырья доходил до 40%. Сегодня он колеблется в районе 3–5%, иногда 7%.
В нашей стране прямо сейчас идет создание новой отрасли по обращению с отходами. Процесс идет достаточно тяжело с учетом того, что многие регионы саботируют его: часто им удобнее сохранить существующую систему: полигоны, свалки, «левые» мусоровозы, свои региональные операторы – чем уходить в конкурентную среду, допуская в нее только по-настоящему эффективных региональных операторов, развивая мощности по мусоропереработке, замкнутому циклу, вторичному циклу использования сырья. Это очень печальная история, потому что у нас практически нигде до сих пор нет раздельного сбора отходов, необходимые правовые условия для существования которого мы создали.
Я вернулся недавно из Самары, где награждал школьников, которые организовали в школах успешный сбор мусора. Он там весь теперь идет на переработку. У школьников все получилось, а у губернаторов получается не всегда. Многие региональные власти откровенно не хотят заниматься раздельным сбором отходов. Для этого им надо создавать специальную инфраструктуру, а полигоны – это быстрые деньги, фактически бесконтрольные и очень часто с криминальным душком. Печальнее всего, что и заводы по переработке у нас в стране есть. Их больше 80. Но они стоят, не загруженные сырьем.
– Из-за этого приходится организовывать импорт?
– Да, из-за этого идет импорт отходов в нашу страну. А как иначе? У нас заводы по переработке макулатуры вынуждены работать с первичной целлюлозой. Им не хватает вторичного сырья. А его нет, потому что во дворах нет закрытых контейнеров, которые бы позволяли собирать сухую макулатуру. Этот порочный круг мы стараемся разорвать.
– Как можно исправить сложившуюся ситуацию?
– Двигаться нам имеет смысл только в одну сторону – в сторону раздельного сбора ТКО. Я считаю, что надо поощрять граждан материально, возвращая им часть собранных с них средств. Деньги должны к ним возвращаться, если они самостоятельно осуществ­ляют раздельный сбор, потому что это уже не отходы, а сырье, которое идет на переработку и которое региональный оператор продает. Но если он на этом зарабатывает, пусть тогда делится частью заработка с теми, кто ему в этом помогает. Это справедливо. Надо стимулировать граждан – рублем и созданием близкой к ним инфраструктуры. Баки во дворах, аппараты по приемке стеклотары, пластика в торговых центрах, у ритейлеров, в метро, в общественном транспорте. Человек не должен бегать по городу в поисках пункта приемки. И одновременно с людьми надо стимулировать целые регионы. У нас же пока получается такая ситуация: десятки лет какие-то люди зарабатывали на свалках, которые даже полигонами считать нельзя. Кто-то заработал на этом сотни миллионов рублей, а может, даже миллиарды. И сегодня мы вынуждены в рамках проекта «Чистая страна» выделять еще сотни миллионов рублей на рекультивацию этих объектов. Да, свалки надо рекультивировать, только непонятно, почему за бюджетные деньги. Ведь на них зарабатывал несколько десятилетий конкретный человек. Но еще более странно, что деньги даются тем регионам, которые ровно через дорогу от этой свалки собираются создать новую. Они не собираются строить мусороперерабатывающие заводы, а просят деньги на новые полигоны. Я категорически против такого подхода и считаю, что нужно помогать тем регионам, которые занимаются переработкой, раздельным сбором и реализуют технологии замкнутого цикла.
– Кто лидер?
– Я не могу сказать, что у нас есть модельный регион, и туда надо ехать учиться. Могу только порекомендовать съездить за границу и посмотреть, как у них там все это организовано. Если брать европейские страны, то лидер – Швеция. Те же мусоро­сжигательные заводы стоят в 200–300 м от центра Стокгольма, вблизи школ и детских садов. Соседние дома потребляют электричество, получаемое в результате сжигания мусора. Получают они его фактически по нулевой стоимости. Люди совершенно не возражают против такого соседства, поскольку электричество в Европе дорогое. Швеция импортирует мусор из других стран, например из Германии и Великобритании. Безусловно, есть и другие страны, у которых есть чему поучиться.

«Люди хотят знать, чем они дышат, какую воду они пьют»
– Что вы можете сказать о соблюдении конституционных прав граждан о получении информации о состоянии окружающей среды в местах их проживания?
– У нас в стране я как депутат не могу получить такую информацию. И вы как журналист не сможете. Сегодня любое предприятие-загрязнитель защищено законом о коммерческой тайне. А мы с вами не защищены ничем. Наши граждане хотят знать, чем они дышат, какую воду они пьют. Они хотят понимать состояние радиационного фона, качество почвы, на которой растут овощи и фрукты, которые они едят.
Мы очень долго добивались внесения правительством в Государственную думу закона об экологической информации. Было поручение президента. Потом мы добились, что появилось поручение председателя Правительства. Этот закон в конце концов был внесен. Мы его прочитали и были в серьезном недоумении. На моей памяти – это первый законопроект, который ничем содержательно не отличался от нескольких листов чистой белой бумаги. Он ничего не менял, не давал никаких разъяснений и гарантий. Не определял категории той экологической информации, к которой можно иметь доступ, порядок получения этого доступа. Поэтому мы решили, что в таком виде мы его принимать не будем. На моей памяти – это первый такой пример вопиющего отношения к исполнению поручения главы государства. Я себе такого раньше просто представить не мог.
– Какую цель вы ставите себе в своей работе?
– Смотря в какой сфере. Работа у меня довольно разнообразная. Как председатель Комитета главной своей задачей считаю добросовестную законотворческую деятельность. И могу сказать, что нам удалось реализовать законы, которые по восемь лет здесь лежали без движения. Я могу привести в пример законы, которые направлены на повышение качества атмосферного воздуха. Был донастроен закон о новейших доступных технологиях – мы обязали ­предприятия-
загрязнители устанавливать специальные датчики на трубы, производящие выброс вредных веществ в воду и в атмосферу: лежал без движения с 2014 года, мы его реализовали, хотя сопротивление было очень серьезное. Приняли закон о применении сводных расчетов и квотировании выбросов – еще один закон, который направлен на улучшение экологической ситуации: лежал с 2016 года. Мы приняли закон о дополнительных мерах по защите наших особо охраняемых территорий – это заповедники, национальные парки: лежал с 2015 года. Приняли закон об ответственном обращении с животными: лежал с 2010 года. Реализовали за последнее время очень много инициатив, которые являются абсолютно «зелеными», экологичными и которые, как считалось, невозможно реализовать.
Сейчас мы готовимся принять закон о нефтеразливах, который бы давал механизмы борьбы с нефтяными авариями на суше. Это огромная проблема, у нас в стране бывает до 20 тысяч таких ситуаций в год. Огромные объемы нефти в результате оказываются на земле. Мы разработали механизмы, которые будут служить страховкой в этой части.
Мы создали абсолютно новую отрасль – законодательство об охране животных. У нас животные еще два года назад были такой же вещью, как шапка, сумка или носки. Мы сейчас приняли базовый закон об ответственном обращении с животными, который закрепляет ключевые принципы взаимоотношений человека и животного. Приняли поправки в 245 статью Уголовного кодекса «Жестокое обращение с животными», которая позволяет применить к живодерам наказание до пяти лет лишения свободы. Мы полностью запретили в нашей стране контактную притравку (речь о тренировках охотничьих собак с использованием специально ослабленных диких животных, они запрещены в большинстве стран мира. – Авт.).
Очень большой объем деятельности связан с работой в регионе, поскольку я являюсь депутатом, избранным по одномандатному округу от Челябинской области, и эта работа связана с исполнением наказов избирателей. Там очень серьезный, в том числе и с точки зрения экологических проблем, округ. На нем сосредоточена большая часть челябинской промышленности. Много сложных объектов. Когда я избирался там в 2016 году, то собрал 20 000 наказов. 14 000 из них я уже выполнил. Отдельная работа связана с защитой прав граждан. Наш Комитет в день получает от 200 до 400 обращений граждан со всей страны. По-моему, ни одно ведомство, связанное с экологией, больше обращений не получает, и я этим очень дорожу. Люди обращаются, потому что понимают, что здесь от них не отмахнутся.
Главная цель – быть эффективным на любом направлении деятельности, каждое из которых требует огромного количества сил и времени. Каждую пятницу, субботу и воскресенье работаю в своем избирательном округе. У нас каждый месяц выездное заседание Комитета в каком-нибудь регионе, поскольку с экологическими проблемами можно разбираться только на месте. Из Москвы ничего не решается.

«Работа и есть мое хобби»
– При таком ритме жизни у вас остается время на какое-то хобби или увлечение?
– В традиционном понимании у меня нет свободного времени. Депутат-одномандатник и одновременно председатель Комитета – это редко встречающееся сочетание, которое очень ответственно и очень трудоемко. Мой избирательный округ занимает весь север Челябинской области, он по площади больше многих европейских государств. Там проживает свыше 750 тысяч человек, что сопоставимо по численности населения с некоторыми субъектами Российской Федерации. Плюс работа председателя Комитета, которая предполагает полную загрузку здесь, в Москве. Я не могу сказать, что у меня есть время на хобби, но есть вещи, которые мне приносят удовольствие. У меня есть собака. Так получилось, что она у меня появилась из-за моей профессиональной деятельности. В Челябинской области есть несколько приютов для бездомных животных, которым я помогаю. В одном из них я увидел потрясающую дворнягу с большими, очень добрыми и умными глазами. У нее оказалась не самая простая судьба… В общем, я ее забрал к себе. Имя ей выбирали всем инстаграмом – победила кличка Белка. К счастью, я могу себе позволить погулять с ней где-то в лесу, в парке. У меня двое детей, с которыми я тоже старюсь проводить побольше свободного времени.
В целом же хочу сказать, что работа и есть мое хобби. Мне очень нравится то, что я делаю, потому что это действительно очень интересная сфера. Мы находимся в периоде глобальной трансформации общественного сознания, политического пространства, экономики. Они становятся все более и более «зелеными». Фокус общественного внимания из этой сферы уже не уйдет никогда.
– Каким был самый ценный совет, который вам когда-то дали, и вы до сих пор им руководствуетесь?
– Самый ценный совет в моей жизни мне дал наш председатель Государственной думы Вячеслав Володин: «В политике важнее всего три вещи: умение ждать, умение держать удар и умение идти до конца». Эти слова можно отнести к любой области человеческой деятельности, но особенно они важны в сфере, которой я занимаюсь. Умение ждать, как в ситуации с теми законами, которые по восемь-­десять лет лежали в ящиках столов и не принимались. Что касается умения держать удар – у нас очень конфликтная сфера. Вы можете себе представить, что значит остановить строительство девяти заводов на берегу Байкала? Или запретить сливать нечистоты в озеро? Или не дать построить хостелы, кинотеатры или торговые центры на его берегах? Что бы мы ни делали, все немедленно вызывает крик, гнев и ожесточенное сопротивление. И третье – идти до конца. Если человек не готов в сфере своей деятельности отказаться от всего, начать с чистого листа, я считаю, ему надо чем-то другим заниматься. И есть еще один ценный совет от председателя Государственной думы: «Коллеги, всегда все начинайте с себя». Вы на наших заседаниях Комитета никогда не увидите пластика, ни пластиковых бутылок, ни стаканчиков. Мы давно заменили их на стеклянные или бумажные. Вслед за нами так поступать стали и многие другие Комитеты Государственной думы. В наших коридорах вы можете увидеть яркие экобоксы для сбора отработанных батареек и аккумуляторов. Это наша инициатива. Госдума стала сдавать макулатуру на переработку. Визитки вот у меня, смотрите, необычные – полностью из вторичного сырья изготовлены. Понятно, что это капля в море, так мы не решим никакой глобальной проблемы, но если мы не будем так поступать, то к кому и с чем мы тогда можем обращаться? В вопросах экологии нужно всегда начинать с себя.