Денис Мацуев: по природе я победитель

Чем ближе 2018-й, тем все более футбольной страной становится Россия. Строятся стадионы, в московское метро набирают сотрудников со знанием английского языка… Любопытство к игре просыпается даже у тех, кто никогда ею не интересовался, поскольку нашей стране предстоит стать футбольной столицей мира. Журнал «Вокруг ЖЭКА» не мог остаться в стороне: сегодня мы «переселили» нашу спортивную рубрику в самое начало номера и сделали это ради особого гостя. Денис Мацуев – пианист с мировым именем, которое украшает афиши самых престижных концертных залов от Нью-Йорка до Токио. Его концерты – это неизменные аншлаги, очарованная публика, восторженная пресса. Он неделями не вылезает из самолетов, чтобы в который раз удивить своим умением и заставить всех вокруг жить музыкой – так, как это делает сам. Но есть еще одна вещь, которую он хранит в своем сердце, – это футбол. А точнее, «Спартак», любви к которому уже больше трех десятков лет.

«Любовь к «Спартаку» привила бабушка»
– И как же начинался ваш роман с красно-белым клубом?
– «Спартак» – моя любовь с 1986 года, и ее привила мне бабушка. Она была страстная поклонница этого клуба, собирала фотографии из газет и журналов, таблицы всех чемпионатов. А мне объяснила: футбол «Спартака» – не просто игра, а игра театральная, с паузами, которая завораживает зрителя. И мне мгновенно захотелось смотреть и смотреть «Спартак» Константина Бескова.
– Но ведь в Иркутске, где вы родились, разница с Москвой целых пять часов!
– И все-таки я смотрел все, что показывали по телевизору, вел всевозможные таблицы. В 1991-м году, 15-летним пацаном, я должен был переезжать в столицу, в Центральную музыкальную школу при консерватории. Но не хотел покидать мою дворовую команду: я играл в футбол каждый день – был капитаном, старостой двора. Тогда мама произнесла легендарную фразу: «Ты разве не понимаешь, что в Москве сможешь вживую видеть свой «Спартак»?» После этого у меня внутри все поменялось. И я уехал в столицу не учиться, а ходить на «Спартак», не пропуская ни одного его матча.
– Выходит, не болей вы за «Спартак», мир не узнал бы вас как пианиста?
– Так и есть (смеется).
– Зрители на зарубежных концертах знают, что вы спартаковец?
– Конечно! Помню, в Мадриде общался с Валерием Гергиевым и с бывшим королем Испании Хуаном Карлосом I, а потом говорил с президентом «Реала» Флорентино Пересом. Он прекрасно помнит, как «Спартак» обыграл его команду на «Сантьяго Бернабеу» в 1990-м 3:1, когда дубль оформил Радченко и по одному мячу забили Шмаров и Бутрагеньо. Не забыл сеньор Перес и другие встречи нашего клуба с мадридцами.
– Кем вы себя считаете – рядовым болельщиком или фанатом?
– Слово «фанат» девальвировалось. Настоящий болельщик, на мой взгляд, проявляется не только в годы триумфа, но и в периоды неудач. Даже те 16 лет, что «Спартак» не мог стать чемпионом, я всегда находился с командой. Среди фанатов много хороших людей, но они иногда перегибают планку. Помню знаменитые пятачки на «Динамо» и в «Лужниках», где мы собирались за три часа до матча, смотрели программки, говорили о футболе, а не о трансферах и зарплатах игроков. Вот я болельщик из того поколения.
– Когда впервые увидели «Спартак» живьем?
– В 1989-м. Знаменитый матч с киевским «Динамо» в «Лужниках». Мы с бабушкой и дедушкой специально поехали из Иркутска в Москву. В тот вечер Валерий Шмаров забил золотой гол. То был первый, триумфальный сезон для Олега Ивановича Романцева. Этот матч я не забуду никогда в жизни. Драматическая концовка, детектив на уровне Агаты Кристи! Вот тогда-то и понял: «Спартак» – это навсегда.
– Чем еще вас удивляет «Спартак»?
– Когда отмечали юбилей «Современника» – театр, который выстроили Олег Ефремов и Галина Волчек, то я подумал, что у Галины Борисовны есть какое- то чутье на преемственность поколений: в коллектив приходят только те актеры, которые подходят ему. Провел параллель с футболом потому, что, когда с развалом СССР уехали за рубеж Шалимов, Мостовой, Шмаров и другие, в «Спартак» пришли абсолютно уникальные игроки, лучшие в других клубах – Онопко, Цымбаларь, Никифоров, Пятницкий, Ледяхов, которые начали сразу играть в основном составе. Это была практически новая команда. Никогда не забуду первый матч в Манеже против «Крыльев Советов», которые были разгромлены 5:0, а дубль оформил совсем молодой Бесчастных. Так начиналось создание и восхождение нового «Спартака». Романцев рассказывал мне, как нашел Андрея Тихонова в реутовском «Титане». Поехал на игру дубля, где обратил внимание на шустрого паренька и пригласил в команду. Поначалу некоторые смеялись: куда этому деревенскому футболисту в «Спартак». А Андрей сходу заиграл, да еще как! Вот оно, тренерское чутье!
– В музыке чутье срабатывает?
– Мне посчастливилось учиться в консерватории в классе легендарного народного артиста и фантастического профессора Сергея Леонидовича Доренского, который воспитал более трехсот лауреатов международных конкурсов. Это, кстати, внесено в Книгу рекордов Гиннесса. У Доренского всегда учились звезды. Мне посчастливилось вариться в этом коллективе. На сцене мы были конкуренты, а в жизни – большие друзья.

«У нас труд не менее ­каторжный, чем у футболистов»
– Нашел ваше интервью 11-летней давности, где вы говорили, что у «Спартака» пока нет своего лица. С тех пор мнение изменилось?
– Болельщику, привыкшему к «Спартаку» Романцева, принять нынешнюю игру команды трудно. К тому же я никогда не смирюсь ни с каким другим местом моей команды, кроме первого. Но любовь все равно остается. Слава богу, с приходом Массимо Карреры в команду вернулось игровое вдохновение, благодаря чему «Спартак» и вернул себе титул чемпиона 16 лет спустя.
– Что для вас важнее: результат без игры или красивый футбол?
– Спартаковскому болельщику тяжело без забеганий, стеночек и кружевных комбинаций. Понятно, что игра меняется, но если посмотреть на «Барселону», то она выглядит на поле, как «Спартак» 1990-х. Просто футбол каталонцев адаптирован к сегодняшнему дню, плюс гениальные исполнители с великим Месси во главе. И, конечно, гениальные тренеры.
– Бесков из таких?
– Вне всякого сомнения. Мне посчастливилось быть знакомым с Константином Ивановичем, его супругой Валерией Николаевной и их зятем – сыном великого футболиста Владимиром Федотовым. Они ходили на мои концерты. Никогда не забуду кожаный пиджак Бескова, его знаменитый пробор. Он даже тренировки проводил в белой рубашке с галстуком, которые надевал под спортивный костюм.
– Не бывает так, что во время концерта вы просите кого-то, если «Спартак» забьет, дать вам знак? Скажем, показать из-за кулис бутылку «Боржоми».
– У меня другое было. Смотрел в аэропорту Бостона матч «Спартака» с ЦСКА перед вылетом в Чикаго. Уже заканчивалась посадка, и я умолял чуть-чуть подождать меня. И когда Зе Луиш забил красивейший гол, так закричал, что ко мне тут же подлетели свирепые секьюрити. Пришлось объяснять, что моя команда победила.
– Вот вы, Денис, ратуете за конкуренцию. А сами на ней не обжигались? Одно дело, когда ты на сцене за роялем и тебя уже никто не подсидит, а другое – борьба за место в составе.
– У нас труд не менее каторжный, чем у футболистов. И на каждом из 245 концертов в году нужно подтверждать свой класс.
– А вы сами уверены, что играете лучше, чем кто-то?
– Я никогда не говорил, что играю лучше кого-то. Такое невозможно. У нас, слава Богу, нет рейтинга, как в теннисе. Но есть топ-пианисты, которые выступают на самых престижных сценах мира. И каждый твой концерт должен быть лучшим. Потому настрой у меня перед любым из них как перед последним боем. Это тот же матч. И я не могу подвести своих болельщиков, простите, зрителей (смеется). Здесь очень много общего – два тайма и два отделения, тренер и дирижер симфонического оркестра, сборы и репетиции. Могу найти массу аналогий между футболом и музыкой.
– Продолжим о сборной. Одни говорят о ней с надеждой. А вот Валерий Газзаев прямо заявляет, что команда не готова к ЧМ-2018. Каково ваше мнение? И какой бы композицией, Денис, вы выразили бы впечатление от игры сборной?
– Если бы мы вышли из группы, то «Болеро» Равеля. Выход из группы, конечно, стал бы успехом. Не скрою, что дружу с Черчесовым и всегда его поддерживаю. У него есть тренерская жилка, определенный характер и отношение ко всему. Во время просмотра второго тайма игры с Португалией или матча с Мексикой понял, что давно такого не ощущал – на поле не было апатии, бессилия. И болельщики аплодировали футболистам. Посмотрим, что будет на домашнем чемпионате мира.
– Значит, надежда есть?
– Верю, из группы выйдем.
– Каким видится будущее сборной Черчесова?
– Я ее большой поклонник. И при любом раскладе остаюсь преданным болельщиком. Будем верить. Но давайте подумаем о том, сколько получают наши детские тренеры. Я бы эту сторону копнул. Как говорил Олег Иванович, большинство талантов рождается во дворе. А сколько получают учителя в музыкальных школах…
– Сколько же?
– Те же 10–15 тысяч рублей. Это огромная проблема. Их скупают китайцы пачками и платят в 10–15 раз больше. И те обучают китайских пианистов, которых уже порядка 60 миллионов!
– Каков результат?
– Лауреаты почти всех конкурсов – китайские пианисты.

«Сцена и публика – это мой мельдоний»
– Футболисты часто жалуются, что играют с интервалом в три дня. Какая у вас плотность концертов?
– В этом году установил рекорд по количеству концертов для пианистов. Дирижер Валерий Гергиев играет до 500 концертов в год. Иногда даже по два-три в день. Это не какой-то спортивный интерес, просто невозможно отказать, когда приглашают. Если знаю, что меня ждут, – еду. Вопреки всему. Мы с Гергиевым в прошлом году поставили мировой рекорд – днем сыграли в Амстердаме, а вечером в Америке.
– Каким образом?
– Разница во времени. На частном самолете быстро добрались до Америки. После чего пересели в вертолет и приземлились практически у зала. Возможно, такие нагрузки даже футболистам не снились.
– Рекордные.
– Да, но мы не боремся за рекорды. Просто я чувствую себя гораздо лучше, если чаще играю. Когда в форме, то могу даже не заниматься перед концертом. Но все равно помимо этого учу новые произведения, потому что без репертуара невозможно играть столько концертов.
– Интересно, как все происходит?
– У каждого по-разному. Начинается все с музыкальной школы, училища, консерватории. Кто-то занимается по десять часов в день, кому-то достаточно полутора-двух. Сначала надо запомнить текст, который играешь. Наизусть. В голову. Потом в пальцы. Если речь идет о художественном образе произведения, то надо не просто ноты сыграть – чтобы был смысл, а не только техника. Поэтому каждый концерт – как спектакль. Я играю 45 разных концертов с оркестром и 18 разных сольных программ. И все произведения в голове, в первую очередь в душе. Концерт – это кульминационная точка всего, потому что идет постоянный разбор как с нотами, так и без нот, как с инструментом, так и без него. Я могу в самолете какие-то произведения проиграть, без фортепиано. По нотам могу учить новое произведение. А концерт – это самая большая магия, как и для футболистов матч. Это магия зрителей, болельщиков, которая тебя подхлестывает, несет, окрыляет. Это как допинг. Кто-то говорит: «Надо Мацуева с Гергиевым проверить на мельдоний. Они очень много концертов играют». Я и не скрываю. Да, сцена и публика – это мой мельдоний. Это стопроцентная терапия.
– Сколько вы сидите за роялем?
– Не больше двух часов. Но, когда учу что-то новое, может быть и три-четыре часа. Я никогда не засекаю время. На самом деле неважно сколько, важно как.
– Наверное, это зависит от степени таланта.
– И от таланта, и от людей, которые окружают талантливого человека – педагогов и родителей, которые точно понимают, в какой момент надо давать те или иные произведения и следят за развитием.
– А сколько времени уходит на изучение нового произведения?
– Здесь я тоже рекордсмен. Могу выучить большой концерт с оркестром, скажем, Прокофьева или Рахманинова, за десять дней.
– Это мало или много?
– Вообще можно учить полгода. Технически. Выучить сам текст. А я могу за неделю, за десять дней. А потом ты начинаешь учить этот концерт всю жизнь.
– Технически вы выучили, и в голове это есть. Но надо, чтобы пальцы все запомнили. На это еще уходит время или все происходит одновременно?
– Вскоре играю четвертый концерт Рахманинова в Мюнхене. Это единственный его концерт, который я никогда не играл, хотя на слух знаю каждую ноту. Мы с Гергиевым будем играть его в Мюнхене, а потом у нас большой тур по Азии, Америке – 15 концертов. К нему еще не притронулся. Времени осталось немного. Это для нормального музыканта катастрофа. То есть иду всегда на риск, тяну до последнего. Люблю, когда время поджимает, концентрируюсь и, как правило, все получается. Я его выучу наизусть пальцами. Заложил на это две недели. Потом буду учить внутренне.
– Вы слушаете записи своих концертов?
– Конечно. Я не люблю свои записи, но взгляд со стороны очень важен. В зале сидит мой папа, мой педагог и еще несколько людей, которым доверяю. Они всегда высказывают свои мысли, глядя со стороны. Очень важно иметь человека в нашей профессии, который может сказать правду.
– И вы безропотно соглаша­­-
етесь?
– Родители – мои главные критики. После любого концерта. В «Карнеги-холл» две тысячи человек стоят и кричат, потом «Нью-Йорк Таймс» пишет рецензию, что это был лучший концерт сезона в Нью-Йорке. А я прихожу в гостиницу и слышу совершенно другие вещи от родителей, потому что они знают мои возможности и то, как я могу играть.
– Откуда это берется? Они что, большие музыканты?
– Папа – выдающийся пианист и мой педагог. Мама тоже пианистка. Понимаете, я вылеплен ими. Поэтому для молодых талантов очень важно иметь тех людей, которые правильно направляют. Как и юным футболистам своего тренера.

«Гергиев – абсолютно ­футбольный человек»
– После концерта, допустим, в Мюнхене больше устаете физически или психологически?
– Простой пример. За 2–2,5 часа концерта я теряю до трех литров воды. Три килограмма веса. Можно сказать, это мой фитнес. Сложно, когда идет большой тур и 15 концертов проходят в разных городах. Тогда больше устаю от перелетов и переездов.
– Сразу после концертов удается заснуть?
– Когда-то удается, когда-то нет. Но если сам концерт получился, испытываешь невероятный подъем. Если ты болеешь, а бывает, что выходишь с температурой, то отыграешь и покидаешь сцену абсолютно здоровым человеком. Это сценотерапия, какое-то необъяснимое медицинское чудо.
– Есть ли среди ваших коллег те, кто так же фанатично влюблен в футбол?
– Конечно. Это Валерий Гергиев – абсолютно футбольный человек. Он один из тех, благодаря кому Россия получила чемпионат мира. Гергиев знает самых влиятельных футбольных людей в мире и дружит с ними многие годы. Он знаком, например, с королем Испании Хуаном Карлосом – патроном мадридского «Реала». Беккенбауэр – его друг. А самым близким другом был президент марсельского «Олимпика» Робер Луи-Дрейфус, который, увы, умер.
– Кто-то из футбольных звезд бывал на ваших концертах?
– Бобби Чарльтон, Беккенбауэр, Месси был в Барселоне. Мы с Гергиевым тогда играли.
– Представьте, что Каррера предложил вам перед матчем с «Динамо» провести установку. Что бы вы сказали?
– Просто предложил бы игрокам послушать первый концерт Чайковского или третий концерт Рахманинова. После этого невозможно выйти на поле спустя рукава.
– Как Гагарин сказали бы: «Поехали!»
– Да. Не хочется сглазить, потому что победы «Спартака» меня воодушевляют и вдохновляют. Вот мы говорили про новое поколение. Наши юношеские сборные пианистов 12–14 лет беспрецедентно талантливы. Корея, Китай и Россия – эти три державы с действительно гениальными музыкальными командами. Они играют не по годам зрело не просто технически, а виртуозно. И если закрыть глаза, то возникнет полное ощущение, что играет большой, сложившийся и глубокий артист. Думаю, в самое ближайшее время нам не будет стыдно за нашу молодежь. Хотя и сейчас не стыдно. Русская фортепианная школа – лучшая в мире. И вопреки всему таланты в ней появляются даже из глубинок. Поверьте, есть там и наше футбольное будущее. Надо только захотеть, чтобы оно выросло.
– Денис, как вы переживаете поражения «Спартака»?
– Не могу смириться. По природе я победитель. После неудачи спартаковцев сразу сажусь за рояль, причем играю в более агрессивной манере. Так и отхожу. Если на следующий день концерт, начну грустнее, чем обычно. Но потом все пойдет нормально.
– Однажды вы выступали в спартаковском шарфе. Что-то еще в творчестве с эмблемой любимого клуба было связано?
– На закрытии Олимпиады в Сочи играл второй концерт Рахманинова. Я сидел в центре, а вокруг меня – 62 бутафорских рояля. И с одного ракурса вырисовывался ромб «Спартака». Потом позвонил Леонид Арнольдович Федун и сказал: «Спасибо большое». На самом деле такая картинка получилась абсолютно случайно (смеется).
– На что готовы пойти, если «Спартак» повторит свой золотой подвиг: подстричься наголо или отпустить бороду?
– А как же концерты? Меня же никто не узнает!