Социальная география Москвы: как возвысились Хамовники и деградировала Хитровка

К российской столице вполне можно применить советский пропагандистский штамп: «город контрастов». Социальное зонирование в первопрестольной сложилось задолго до революции, при этом оно отнюдь не было постоянным от века к веку. А сам код повышения или снижения уровня статусности района задавался тем или иным ключевым объектом, возникавшим на этой территории.

Зарождение «золотой мили»
Суперпрестижные ныне Хамовники последовательно прошли несколько стадий повышения своего социального статуса. До XVI века это была территория заливных лугов и покосов для нужд велико­княжеского двора, на которой жили пастухи и конюхи (об этом прошлом напоминают Остоженка и Староконюшенный переулок).
Во время очередной русско-литовской войны в 1514 году великий князь Василий III дал обет: «Коли Божиею волею достану свою отчину, град Смоленск и земли Смоленския, тогда поставлю в Москве на посаде девичь монастырь, а в нем храм во имя Пречистыя…» Поскольку Смоленск был взят, то и обет был выполнен. Заодно Василий III решил свою династическую проблему, избавившись от бездетной жены (с пострижением ее в монахини) ради вступления во второй брак с Еленой Глинской, вскоре ставшей матерью будущего Ивана Грозного. При этом была учреждена традиция ежегодного крестного хода из Кремля в Новодевичий монастырь с участием великокняжеской семьи.
Так и возникла историческая традиция столь милой нынешним риелторам московской «золотой мили»: на протяжении всего царского крестного хода земли скупались купцами и богатыми дворянами по все более возрастающей цене с постройкой статусных зданий.

Клоака в центре города
Но в дореволюционной Москве были и примеры социальной деградации территории. Самый известный из них – знаменитая Хитровка. До отмены крепостного права это была вполне достойная для проживания нерядовых москвичей местность с дворянскими усадьбами, монастырскими подворьями и престижными доходными домами. Здесь жили представители российской знати (достаточно сказать, что скупивший эти земли после пожара 1812 года генерал-майор Николай Хитрово был родственником Кутузова и получил звание почетного члена Московского университета за свою благотворительную деятельность). Но судьбу этого места после 1861 года определили торговые ряды на площади рядом с купеческими домами: там стихийно возникла биржа труда для обезземеленных крестьян и беглых каторжников из Сибири, искавших работу в столице. Засилье пришлых босяков и опустившихся на социальное дно горожан сделало Хитровку «московской клоакой» вплоть до 1930 года.
Другим подобным примером может служить Марьина Роща. С середины вплоть до конца XIX века это был относительно престижный район для дач, которые сдавали состоятельным москвичам на лето бывшие крепостные Строгановых, получившие эти земли от них в долгосрочную аренду. Но эти земли прилегали к железной дороге «Москва-Петербург» и район стал плотно заселенной промышленной зоной с отсутствием канализации. В то время и появилась московская поговорка: «В Марьиной роще люди проще».
Вообще промышленные зоны, окрестности вокзалов и крупных рынков всегда притягивали для поселения публику бедную и маргинальную. Причем независимо от расстояния до Кремля – район Варварки, Зарядья и Китай-
города имел такую же нехорошую славу «гетто», как Басманка с Бутыркой.

Криминальная Трубная
«Нехорошую» репутацию приобрел район Трубной площади, где располагалось самое известное столичное игорное заведение – трактир «Крым», ставший местом притяжения для шулеров, аферистов и игроманов из числа богатых купцов. Причем в обширной подвальной части этого же дома располагалось еще одно казино, но уже подпольное и для публики победнее, с красноречивым названием «Ад».
А еще ниже начиналось подземелье т.н. называемой «Треисподней». Это была сложная сеть коридоров, оставшихся от строительства главного в то время московского водопровода из Мытищ, в стенах которых находились каморки без окон – в них шли воровской дележ награб­ленного, покупка поддельных документов и, конечно же, карточные игры на крупные суммы. Благодаря подземным норам все посетители «Ада» и «Треисподней» могли быстро уйти от полицейской облавы в подвалы соседних зданий на этой воровской территории. Трубная улица была тогда главной московской улицей «красных фонарей» с ценами ниже среднего, но зато с высоким риском быть ограбленным сутенерами. Располагавшаяся рядом Рождественка слыла более цивилизованной территорией уже легальных публичных домов, находившихся под жестким полицейским и врачебным контролем.

Престижная Пречистенка
Если говорить о районах, в которых предпочитали селиться высшие слои общества, то тут тоже было свое сословное зонирование. Городские усадьбы высшей знати исторически располагались в самых разных местах по всей территории города. Но если речь шла о съемной арендуемой площади для долговременного проживания, среди дворян самой престижной улицей была Пречистенка с окружающими переулочками. Престижным считался район Кузнецкого моста и Неглинной, т.е. в окружении каменных домов графа Воронцова, князей Барятинского, Голицына и Долгорукова. Дворянство средней руки предпочитало Маросейку, Покровку, Арбат и Остоженку.
Дворяне были первопроходцами «маятниковой московской миграции». Правда, у них она была не ежедневной, а сезонной. Летом дворяне разъезжались по своим сельским имениям, а на зиму возвращались в Москву – сыновей на армейскую службу записывать да водить дочек по балам, чтобы они себе женихов подыскивали.
А вот симпатии купечества были на стороне патриархального Замоскворечья. Во многом из-за того, чтобы быть поближе к двум главным торговым площадям города – Китайгородской и Красной. Это был особый степенный мир, в котором было принято рано ложиться спать (поскольку торговые лавки открывались с шести утра). Драматург Алексей Островский писал: «В девять часов все Замоскворечье спит. По улице нет никого, кроме собак. Извозчика и не ищите».
Еще одной особенностью этого района было осуждение следованию в своей одежде моде: «У нас никогда по моде не одеваются, это даже считается неблагопристойным. Мода – постоянный, неистощимый предмет насмешек, а солидные люди при виде человека, одетого в современный костюм, покачивают головой с улыбкой сожаления; это значит, человек потерянный». Также тут считалось дурным тоном есть вилкой и класть в чай сахар – его нужно было употреблять только вприкуску. В общем, идиллия незыблемого веками порядка вещей.
Купцы-промышленники обычно старались селиться рядом со своими производствами, которые выносились на тогдашние окраины города на берега Москвы-реки и верховья Яузы, а также в окрестностях вокзалов. Московская фабрика того времени, как правило, располагалась при доме хозяина, чтобы тому было сподручнее следить за работниками.
Кстати, район нижней Яузы, где располагались владения князя Разумовского и графа Головина, во времена Екатерины II стал ареной жесткой конкуренции между богатыми дворянами и промышленниками. Императрица разрешила этот спор своим указом, по которому полагалось все казенные земли на нижней Яузе раздавать в вечное пользование тем, кто обязуется разводить на этой территории сады и парки. Так что промышленникам пришлось отступить с низовьев Яузы на ее верховье.
Впрочем, нувориши из бывшей крестьянской среды в конце XIX века стали вытеснять обедневшее дворянство на Пречистенке, попутно тратя бешеные деньги на возведение дворцов в стиле «дорого-­богато». Например, нынешний Дом приемов Правительства РФ на Воздвиженке, построенный в духе эклектического модерна, имеет среди коренных москвичей историческое название «Дом Дурака». Дело в том, что когда заказчика этого особняка – миллионера Арсения Морозова архитектор спросил, в каком стиле делать проект, тот ответил: «Во всех сразу». Существует легенда, будто бы мать Арсения, посетив в декабре 1899 года только что построенный дом сына, в сердцах сказала ему: «Раньше одна я знала, что ты дурак, а теперь вся Москва будет знать!».
Небогатые чиновники обычно селились на Таганке, Сретенке, Девичьем Поле.

P.S. О наиболее интересных в архитектурном отношении домах, построенных московскими купцами в последние годы царской власти, читайте в следующем номере журнала. 

Егор Чкалов