Сказитель Александр Маточкин: «Русский народ сохранил ­интерес к былинному слову»

От других исследователей устного народного творчества Александр Маточкин отличается кардинально. Имея профильное академическое образование, он не только собирает духовное наследие прошлого, а буквально вдыхает в него новую жизнь. Он – самый настоящий сказитель русских былин, сказок и старинных песен. Благодаря ему они продолжают существовать в живой устной форме. Так сохраняется вековая традиция, пробуждается историческая память, укрепляется связь поколений.

«Не концерт, не лекция, а сказительские посиделки»
– Александр, как вы определяете род своих занятий?
– Я занимаюсь русской корневой устной словесностью. Делюсь с людьми тем, что знаю и умею в этой области. Основная форма работы – дружеские встречи. На них я вместе со слушателями, среди которых много моих друзей, знакомых, пытаюсь воссоздать, сохранить и развить то наследие, которое досталось нам от наших предков, устных поэтов, мастеров-словесников старой школы. Моя цель – продолжить русское устное предание в современном мире. Такие встречи – это не концерты и не лекции, а, скорее, беседы по душам. Их лучше называть «сказительскими посиделками». Вот и сегодня я провожу такие посиделки в Москве. Вначале я обычно спрашиваю у собравшихся, что им хочется услышать. Слушатели задают какую-то тему, завязывается разговор, в ходе которого я к месту начинаю вспоминать те или иные стáрины, песни, сказки. Каким путем пойдут посиделки, зависит ото всех участников этого действа. Получается всегда по-разному. Например, для детей буду сказывать попроще, для взрослых – посложнее, для женщин подберу одно, для мужчин – другое. Слушая мое сказывание, люди начинают размышлять, вспоминать, общаться. Время замедляет свой ход. На душе становится ладно и хорошо. Занимаюсь устным словом я достаточно давно, с октября 1998 года.
– Вы работаете в основном с фольклорным материалом Русского Севера?
– Да, на Русском Севере долго сохранялись древние песенные и былинные традиции. Именно сюда я ездил по молодости за знаниями. Например, в 2008 и 2009 годах по три недели работал в селе Жердь на Мезени. Это Архангельская область. Общение с живущими там людьми очень меня обогатило. С той поры в моей памяти остались совершенно особенные, самобытные песни Жерди и соседней деревни Петровой. Это довольно сложные песни, с витиеватой напевной выводкой, которая повторяется из строки в строку с разными изменениями. В живом бытовании эти жердские и петрогорские напевы мне самому записать уже не удалось. Зато сохранились кассеты с песнями, которые были записаны в этих местах в начале 1990-х. Хорошо, что остались эти записи. По ним стало возможным восстановить эту традицию. У меня вышло два диска с мезенскими песнями. Надеюсь, люди по этим записям смогут выучить эти песни и включить их в свою жизнь. Песенная культура живет, если передается, если воспринимается следующими поколениями. Цепочку эту разорвать легче, чем продолжить.
– А как вы относитесь к творчеству писателя и сказителя Бориса Викторовича Шергина?
– С огромным уважением. Шергин является настоящим учителем для всех, кто хочет заниматься народной культурой Русского Севера. Кстати, скоро поеду сказывать в Хотьково (небольшой город в Московской области, входящий в состав Сергиево-Посадского городского округа. – Ред.), где Борис Викторович подвизался в летнее время на протяжении 30 лет. Он сделал большое дело, доказал своей жизнью, что устная народная литература может существовать не только в деревне, но и в условиях большого города. Шергин не только записывал и использовал фольклор в своем творчестве, что делали многие до него, но сам всю жизнь изустно передавал свои былины, сказки, рассказы. Устное слово, вымершее в других местах, у него жило полнокровной вековой жизнью. В своей памяти я стараюсь сохранять в том числе и шергинское устное наследие, передаю его людям на посиделках.

«Не умею рассказывать одинаково»
– В чем вы видите свою миссию?
– Когда-то произведения, которые я передаю, знали многие, но сейчас они почти не звучат в нашей повседневной жизни. Я считаю, что традиция не должна пропасть, и занимаюсь ее поддержанием. По образованию я филолог-фольклорист. Магистерскую и кандидатскую диссертации написал по былинам. Кто ездил записывать фольклорное наследие в деревню, не даст соврать, что традиция бытового былинного сказывания в деревнях пресеклась, былину в деревне вам уже никто не споет. Есть, конечно, сценические былинные номера, которые разучиваются в фольклорных ансамблях, но это уже нечто другое. Я решил возродить в своей жизни эпическую традицию в том самом виде, в котором она бытовала в деревнях. И вот езжу по стране, проводя свои сказительские посиделки.
Я не ожидал, что люди откликнутся на мое сказительство, станут поддерживать, приглашать и принимать у себя. Радостно было узнать, что мой народ, даже перебравшись из деревни в город, в целом сохранил живой интерес к былинному слову. У многих на полках стоят книги былин, но почти никто не знает, поются ли они, а если поются, то как, какими напевами, какова форма, техника, правила русского былинного сказывания. Получается, что на деле с этим знаковым явлением русской культуры – былиной – толком никто и не знаком. Многие уверены, что сказительская культура у русских полностью вымерла, и живое пение былин осталось в прошлом навсегда. Когда люди на моих посиделках открывают для себя былину как явление живой, устной и вполне современной культуры, обычно очень этому радуются.
Сейчас я сказываю около 80 эпических произведений. Знаю былины, исторические песни, духовные стихи, баллады. Все это разные жанры русского эпоса. Сказок знаю около тридцати, различных народных песен около 200. А еще у меня в рюкзаке гармошка есть, могу и под нее что-то спеть, но это уже больше современные песни будут. По мере надобности, смотря какой человек придет ко мне на встречу, извлекаю из памяти ту или иную песню или былину, или сказку. Репетиций у меня нет, потому что я не артист. Сказку или былину я не умею рассказывать одинаково, всякий раз по-новому получается: основа, конечно, сохраняется, но частности могут очень различаться.
– Где вы родились и где живете сейчас?
– Я родился на Русском Севере. Город моего детства так и называется – Североморск. Это столица Северного флота. В начале 1970-х мои родители приехали созидать этот молодой послевоенный город: мама – проектировщица, папа – электрик. В Североморске я жил до 17 лет, а по окончании средней школы поехал учиться в Санкт-Петербургский государственный университет.
Родители мои происходят из вятских земель, и я все детство каждое лето проводил в Кировской области у бабушек-дедушек. Так что своей второй малой родиной считаю Вятку. С одной стороны, мои земляки – это северяне, с другой – вятские. А вятские – они ребята хватские, всемером одного не боятся! Там я почувствовал Родину, людей, землю. Красота Вятского края до сих пор меня впечатляет. Хотя и северная красота навсегда в моем сердце. Предки мои были все вятские крестьяне: Маточкины, Анфилатовы, Храбрых, Ослоповы. Маточкиных до пятого колена бабушка Таня помнила.
После долгого семнадцатилетнего обучения в Петербурге я в 2012 году перебрался в деревню на севере Тверской области, где сейчас и обитаю. Но дома бываю редко, очень много езжу по России. Так и называю эту часть своей работы – сказительские хожения.
– Как и в каком возрасте у вас возник интерес к фольклору?
– Не сразу. Сначала было интересно просто все русское. Это были 1990-е годы, и многие тогда искали свои истоки. Увлекся этим и я. Язык, корни, предания, вера моих предков – все это меня очень занимало и побудило ехать учиться в Петербург. Сначала я поступил на исторический факультет СПбГУ, стал участвовать в археологических раскопках в Смоленской и Псковской областях. Раскапывать памятники древних культур было интересно, но еще интереснее было сочинять стихи. В итоге я перебрался на соседний филологический факультет – не перевелся, а, не доучившись один год на истфаке, поступил на первый курс филологического факультета, сначала на вечернее, а потом уже и на дневное отделение. На филфаке принялся изучать фольклористику сначала как дополнительную специальность, а начиная с магистратуры – уже как основную. Помимо этого теоретического пути в фольклор, у меня был и параллельный, практический путь – в 1998-м, то есть в возрасте 20 лет, я поступил в фольклорный ансамбль СПбГУ, в котором пел 12 лет. Идя учиться на историка, я еще не понимал, чего хочу, учился с переменным успехом. Когда же пошел в филологи, уже осознавал, что меня привлекает изящная словесность, поэтому учился плотно, внимал всему, что давали. И почти все пригодилось. Даже английский язык пригодился – перевожу сейчас время от времени англоязычную песенную классику.

«Носитель традиции – тот, кто ее несет в себе»
– Почему вы не стали профессиональным ученым?
– Схема работы ученого – съездить, записать и сложить в архив. Ну, еще иногда (но далеко не всегда!) издать записанное. Мне такой путь в целом не нравится. Как будто собранное – это нечто постороннее, чуждое нам. Мой подход иной – съездить, записать и сложить к себе в память, то есть освоить найденный материал, включить его в свою жизнь. Не вижу смысла в исследовании ради исследования. По крайней мере, когда дело касается поэзии, песен. Другое дело – исследование с целью освоения предмета исследования. На это не жалко времени. А браться за изучение песен и былин, понимая, что никогда не будешь их петь и сказывать – это как-то странно. Мне интересны не столько кабинетные изыскания, сколько живые речевые традиционные практики – пение песен, сказывание былин и так далее. Практика для меня всегда была важнее теории.
Но как создавать произведения устной, а не письменной литературы? Оказалось, что об этом мало что известно, а ведь речь идет о многовековой поэтической практике. Решению этого вопроса была посвящена моя короткая научная деятельность как фольклориста. В своей кандидатской диссертации я работал со звучащим, устным стихом трех сказителей. Это была стиховедческая работа. Однако защита моей кандидатской так и не состоялась. В университете я прошел предзащиту, но возможности защититься не было, а в других заведениях были уже другие люди и другие запросы. Между тем целью моих изысканий было не получение ученой степени, а получение новых знаний о технике русского сказительства. Этой цели я достиг. Мне было достаточно того, что результаты моего исследования были опубликованы в 16-м номере «Антропологического форума» за 2012 год.
– Кого можно считать носителем народной традиции?
– Бытует расхожее и на самом деле устаревшее мнение, что носителем традиции является лишь тот, кто родился в среде, где эта традиция бытовала, и воспринял ее с детства. То есть человек, родившийся в «неправильном» месте и освоивший ту или иную традицию в «неправильном» возрасте, с такой точки зрения носителем традиции не является, даже если он мастерски ею владеет и активно ей занимается. В этом смысле, например, я, конечно же, не носитель, хотя на деле я занимаюсь как раз тем, что продолжаю живую песенную и былинную традицию моего народа. Я ратую за более современное, более широкое и более логичное понимание этого термина: носитель традиции – тот, кто ее несет в себе, то есть знает, владеет, передает. Дальше встают уже другие вопросы: насколько глубоко знает, насколько хорошо владеет, как много и часто передает. Любой школьник, который своими словами рассказывает историю об исцелении Ильи Муромца – уже носитель традиции. Конечно, в той мере, в которой он ее несет в себе. На этом пути несения традиции можно развиваться и совершенствоваться, повышая уровень сложности. Я стал заучивать народные песни и былины в возрасте 20 лет, а сейчас мне 47. Все это время я увеличиваю объем хранимого в памяти материала. Учить стараюсь по возможности с голосов старых мастеров.
– Как вы относитесь к аудио- и видеозаписям своих былин и песен?
– В наш информационный век следует делать такие записи и делиться ими, распространять. Это одна из новых форм жизни традиции. Такие записи очень помогают людям в деле сохранения и восстановления нашей песенной и сказительской культуры. Если не записывать свое знание и умение, сегодня это означает, что тебя просто нет. Свой творческий жизненный путь можно и нужно фиксировать для возможности его продолжения другими. Надо сопровождать такие аудио- и видеодокументы еще и текстовыми расшифровками во избежание ошибок при восприятии. Моими записями, сделанными порой уже много лет назад, люди сегодня пользуются, самостоятельно осваивая традицию русского сказывания, и это отрадно.
– То есть вы не только сказываете, но и делитесь своим сказительским опытом?
– Да. Бывает, меня приглашают провести мастер-классы или целые школы сказительства, где я на пальцах объясняю, как надо петь былины, передаю ученикам то, чем владею сам.
– Сказительство – это профессия?
– Изначально, видимо, да: сказитель – это творческая деревенская профессия. Такая, например, как музыкант, иконописец, переписчик книг. Известна присказка легендарного сказителя Ильи Елустафьева: «Положи полтину, я спою былину!» Умение сказывать ценилось и вознаграждалось в охотничьих, рыболовецких артелях, да и везде, где возникала потребность длительное время занимать слушателей художественным словом. Однако в деревнях в обозримом прошлом все-таки не было людей, живших только сказительством. Для большинства оно было уже не работой, а увлечением. Былины сказывали крестьяне и рыбаки, кузнецы и сапожники – зачастую в семейном, дружеском кругу, для себя, для домашних, для соседей. В той или иной мере все сельские жители занимались устной народной словесностью. Конечно, некоторые знали больше других, но и те, кто знал меньше, несли в себе часть общей живой традиции. В XX веке обычные колхозники помнили кое-что из того, что слышали от своих бабушек и дедушек, и здесь не оставалось уже и намека на былую профессию. А вот в XXI веке сказительство снова становится актуальным профессиональным знанием. В современном обществе остро нужны люди, способные воссоздавать по памяти национальную устную литературу с полным соблюдением всех ее канонов.
– В чем отличие стáрины от песни?
– Стáрина и песня – это две основные формы устной поэзии. В рамках каждой формы существует множество жанров. Например, песни бывают на проводы в солдаты, любовные и, допустим, колыбельные. То же самое со стáринами – есть былины о мифической древности, есть более историчные, о защите Отечества, а есть любовные – например, о добывании невест. Совсем другие виды стáрин – это духовные стихи и исторические песни. Про Ставрá Годиновича, про Ивана Грозного, про Егория Храброго – это всё стáрины, но относятся они к разным жанрам.
Стáрины от песен легко отличить. В первых напев короткий, а строчек много. Например, длительность напева может быть 6 секунд, а строк в произведении 200–300. В песне все наоборот: напев долгий, например, 30 секунд, а строк может быть всего 9–10.

«Учить надо по тексту, а сказывать – по памяти»
– Что сейчас вас особенно занимает в вашей профессии?
– Расскажу о задумке Первой русской сказительской экспедиции. Есть такая Нижняя Печора: это первый очаг былинного эпоса, для которого полностью распеты все записанные там былины – 58 текстов (11 000 строк) от 15 сказителей. В 2024 году я сделал эту работу, получилось 26 часов записи. Сейчас у меня есть замысел в 2025 году посетить те нижнепечорские селения, где были записаны эти былины, и пропеть их там. Возможно, встречу родственников сказителей. Но главная цель – просто побывать и посказывать в тех местах, где были записаны былины, где они передавались из поколения в поколение. Это символическая акция – возвращение эпоса к своим истокам. Последняя запись былины на Нижней Печоре была сделана в 1956 году, почти 70 лет назад.
– Расскажите о книге, над которой работаете.
– Бог даст, скоро выйдет книга «Былины Нижней Печоры» – первое издание, подготовленное сказителем, где тексты всех былин распеты целиком. Это будет большое подспорье всем, кто увлекается изначальной русской литературой. Также в книге будут сведения о каждом из 15-ти нижнепечорских сказителей, былины которых мы знаем по записям. Надеюсь, эта книга скоро появится на полках библиотек Нижнепечорья. 500-страничное издание позволит прочитать и прослушать любую былину, а при желании и спеть ее самому. Можно будет включить звуко­запись былины, слушать ее, следить по тексту – на десятый раз, глядишь, и сам запоешь. Вдруг найдутся люди, которым будет интересно усвоить наше былинное наследие.
– Как же современному человеку запомнить тексты такого объема?
– Для этого достаточно обычных возможностей человеческой памяти. Ведь все мы заучивали объемные стихотворения Пушкина, Лермонтова и Есенина, а былины выучить намного проще. Учить, конечно, надо по тексту, выделить в былине ее составные части, понять ее строение. А вот сказывать лучше по памяти. Текст былины не застывший, в нем возможны языковые и музыкальные вариации. Именно поэтому не устаешь от повторного пения одной и той же былины.
– Нужно ли владеть нотной грамотой, чтобы петь народные былины и песни?
– Есть два вида словесности и музыки – устный и письменный. Меня всегда занимало именно устное творчество. Это не случайный, а осознанный выбор. Я проживаю жизнь устного поэта-певца и намеренно избегаю пения по закрепленным на бумаге текстам и мелодиям. В устной литературе и музыке слова и напевы передаются всякий раз по памяти с допустимыми вариациями, а не исполняются строго по тексту и по нотам. Так было столетиями и так должно остаться впредь. В народной традиции ноты не требуются, они уместны в иных музыкально-поэтических системах. Народный певец может спеть одну и ту же песню медленнее и быстрее, выше и ниже, громче и тише – зависит это от его состояния, настроения, окружения, места, в котором он находится. Сам напев постоянно меняется. И это все в рамках дозволенного. Во всем допускается изменчивость и личное начало при неизменном следовании канону.
– Где и как часто вы проводите свои сказительские посиделки?
– С декабря 2012 года я езжу по стране, и везде, слава Богу, находятся люди, которым нужна былина, песня, сказка. Я бываю в разных городах и селах. Во многих местах меня уже хорошо знают и приглашают вновь. Мне зачастую уже не надо работать над устроением встреч, я просто сообщаю друзьям-знакомым о дате и времени своего приезда, а там уже находятся и площадка, и слушатели. Это могут быть музеи и дома культуры, кофейни и частные квартиры. Мне интересно передавать мои стáрины и песни людям, ведь в каждой из них заключена какая-то часть моего жизненного и поэтического пути. Тяжело, наверно, тем певцам, которые без конца вынуждены петь одно и то же. Мои же былины и песни всегда разные, и их так много, что мне скучать не приходится. 

Беседовал Виктор Кудинов