Москва советская: коммуналки для рабочих и спецдома для элиты

Первые годы cоветской власти обернулись для жилищного фонда Москвы вакханалией подселения бедных граждан в т.н. «богатые квартиры», к которым относились все квартиры с числом комнат, равным или превышающим число жильцов. Прежних домовладельцев и состоятельных квартиросъемщиков по соображениям «социальной справедливости» мог выгнать любой представитель домового комитета бедноты – или вообще на улицу, или в чуланчик с отбыванием бесплатной трудовой повинности по дорожным работам, разгрузке вагонов и т.д. По городу ходила частушка:

Милка-милка, ты танцуй!
Славно в этом мире!
Хнычет выгнанный буржуй
По своей квартире.

Послереволюционный хаос
Атмосфера жизни в коммунальных квартирах периода военного коммунизма колоритно передана в романе «Собачье сердце» Михаила Булгакова (события происходили в бывшем доходном доме на Пречистенке). Эйфория недавних обитателей подвалов по поводу полученных в порядке «уплотнения старых жильцов» водопровода, электричества и теплого туалета с унитазом развеялась уже в разруху отопительного сезона 1918–19 гг. Новые жильцы, не подозревавшие, что вентиляция в доме для теплоизоляции изнутри обивается войлоком, выводили туда трубы своих буржуек – и обширные пожары стали обыденным городским явлением. А сами буржуйки по решению Моссовета разрешалось топить дровами из бесхозных деревянных построек – таких было много, поскольку за три года Гражданской войны Москва обезлюдела наполовину. В чем-то ситуация напоминала Москву после нашествия Наполеона – но плюс был в том, что для нового обустройства высвобождались значительные городские территории.
Уборкой улиц никто не занимался вплоть до знаменитого субботника 1 мая 1920 года, на котором Ленин участвовал в переноске бревна с захламленной Красной площади. Двух лет бесплатной для жильцов эксплуатации домов оказалось достаточно для приведения жилого фонда в полнейшую негодность. Власти были вынуждены восстановить квартплату и демуниципализировать небольшие жилые здания под обязательство владельцев или пользователей провести необходимый ремонт. Правда, при этом минимальный срок задолженности по штрафам за превышение норм потребления воды и электричества, после которого человека могли выселить из жилища по решению суда, составлял два месяца.
Уже в 1924 году три четверти москвичей жили в домах, собственниками которых были жилищные товарищества. В 1926 году был принят декрет «О бездефицитности ведения домовых хозяйств на основе самоокупаемости», в котором товариществам рекомендовалось не выбирать «крайних по проблеме среди жильцов», а нанимать специалистов с соответствующим образованием.
Элита первых послереволюционных лет (кстати, во многом перебравшаяся из прежней столицы – Петербурга) жила примерно в тридцати общежитиях для чиновников – т.н. Домах советов. Первым Домом советов стала бывшая гостиница «Националь» (там на время ремонта помещений в Кремле жил Ленин), вторым – гостиница «Метрополь», третьим – здание духовной семинарии на нынешней Делегатской улице, четвертым – бывшая гостиница «Петергоф» на углу Моховой и Воздвиженки (сейчас там находятся приемные Совета Федерации и Государственной думы), пятым и самым статусным в двадцатые годы – дом №3 по Романову переулку. В остальных примерно 25 Домах советов обитали начальники рангом пониже.
Москвичи же попроще жили совсем в иных условиях. Поскольку целенаправленно строить новые коммунальные квартиры с одной кухней и ванной на три-четыре семьи было нерентабельно, то находящимся в самом низу социальной иерархии рабочим предлагалось обитать в бараках казарменного типа (под изящным названием «легкие стандартные дома»), в которых на одного человека приходилось менее 4 кв. м площади. Семьи рабочих, приехавших в столицу на заработки, могли рассчитывать всего на одну комнату в барачном поселке на пустыре рядом с местом работы.

Как обустроить город
Как это ни парадоксально, но период Гражданской войны и хозяйственной разрухи стал временем формулирования видения нового облика Москвы, приобретшей статус столицы первого в мире социалистического государства. Еще весной 1918 года председатель Моссовета Лев Каменев создал архитектурную комиссию, перед которой была поставлена задача разработки генерального плана реконструкции столицы. Основным идеологом проекта стал Алексей Щусев, развивавший концепцию Москвы как города-сада с четким зонированием территории, разделением исторического и административного центров, развитием «зеленых клиньев» от центра к периферии, чередованием жилых кварталов с парками и скверами. Жилищное строительство предполагалось развивать преимущественно в юго-западном направлении города. Торговым центром столицы должно было стать Зарядье с огромными универмагами, спортивным центром – Воробьевы горы, а здание Московского университета должно было возвышаться в Хамовниках.
Идея «Москвы как города-сада для всех» с индивидуальным бытом в коттеджах среди зелени была реализована лишь на небольшой территории кооперативного товарищества «Сокол» рядом со станцией Серебряный Бор Московской окружной железной дороги (эта «дачная аномалия» посреди мегаполиса более известна как «поселок художников на Соколе»). А предложение Щусева о перенесении административного центра на территорию от Петровского путевого дворца до Ходынского поля вызвало бурное сопротивление Моссовета, и архитектор попал в опалу – от ареста Щусева спасла только победа на конкурсе проектов Мавзолея Ленина. Его преемником на посту главного планировщика преобразования столицы в 1926 году стал Сергей Шестаков, исходивший из идеи о том, что Москва должна расширяться, равномерно прирастая новыми поясами, подобно стволу дерева с годовыми кольцами вплоть до радиуса 27 км от Кремля.
По проекту город разделялся на четыре зоны. Первая – пространство внутри нынешней МКЖД, обеспечивающее развитие центра города. Вторая зона – кольцо территории, предназначенной для промышленной инфраструктуры. Третья, т.н. «садовая» зона – кольцо спальных районов. Четвертая зона – кольцо леса шириной 3–5 км как граница между столицей и областью с городами-спутниками. Но у власти банально не было денег на реализацию и этого масштабного, но все же более реалистичного, чем у Щусева, проекта. В 1930 году Шестаков был арестован и через год погиб в тюрьме.
В общем, власть выслушивала идеи архитекторов и критиковала их за слишком высокую затратность. Между тем процесс эволюции городской территории грозил выйти за рамки контроля. Например, за первые три года коллективизации население Москвы стихийно росло на 31% – этими «понаехавшими» были прежде всего те, кто сбежал в столицу от «прелестей» колхозной жизни. Средняя жилая площадь на одного москвича упала до 4,9 кв. м (в 1912 году этот показатель составлял 7,9 кв. м). В 1931 году водопровод имеют лишь 43% московских домов, канализацию – 39%, газ – 2% и центральное отопление – 9%.
Обострился не только дефицит жилья, но и дефицит питьевой воды (из-за чего пришлось срочно прорыть до Волги канал имени Москвы). Нарастание проблемы транспортной доступности вынудило начать строительство метрополитена.

Донос как способ ­расширить жилплощадь
В 20-е годы многие во власти считали, что на смену привычным формам быта должно прийти нечто совершенно новое. Исходили из того, что человеку из коммуны будущего достаточно очень небольшого помещения для сна, а остальное время он будет проводить в общественных местах – наслаждаться «прелестью совместного труда» на гигантских заводах, питаться в столовых едой с фабрики-кухни, отдыхать в парках и дворцах культуры.
В 1924 году было начато жилищное строительство кварталов 4–5-этажных домов в Хамовниках на улице Усачева, на Шаболовке, на Авиамоторной улице и в районе Савеловского вокзала. Но еще долго рост жилищного фонда Москвы будет отставать от роста населения. Прекращение НЭПа с его многоукладностью собственности тут же обернулось упадком инвестиций жилищно-строительных кооперативов и примерно двадцатилетним провалом в объемах жилищного строительства: уровня 1928 года по количеству построенных жилых домов Москва достигла лишь в 1950-м. У части москвичей, проживавших в коммуналках, довольно распространенной практикой стало улучшение своих жилищных условий в коммуналках методом политического доноса на соседей в НКВД.
Картина нового жилищного фонда Москвы конца 20-х – начала 30-х годов была весьма контрастной – от бараков и монотонных домов-коробок в конструктивистском стиле на окраинах до построенного в неоклассическом стиле «Дома на Моховой» для сотрудников Моссовета, дома-корабля для руководства Наркомфина на Новинском бульваре (ныне ул. Чайковского, д. 25, корпус во дворе) и знаменитого «Дома на набережной» на 505 квартир для советской элиты (ул. Серафимовича, д. 2).
Увлечение архитекторов домами-коммунами стало проходить по мере некоторого повышения (по сравнению с периодом военного коммунизма) уровня жизни. Генеральный план развития Москвы 1935 года был ориентирован на присоединение территорий преимущественно в юго-западном направлении и на замедление миграции новых рабочих в город за счет запрета на размещение новых промышленных объектов (за исключением непосредственно обслуживающих городские нужды). Пригородные лесопарковые территории планировалось соединить с городом за счет зеленых «клиньев» – озелененных территорий, ведущих из области в центр города.
К 1938 году в Москве была создана основа индустрии домостроения и предприняты первые попытки возведения домов высотой 8-12 этажей, однако Великая Отечественная война отодвинула наступление эпохи крупноблочного строительства на десять лет… 

Егор Чкалов