Григорий Потоцкий: «Доброта – вот самый ­короткий и действенный путь к счастью»

Миссия художника – создавать мосты дружбы и взаимопонимания между народами. По всему миру – от Ямайки до Китая – он установил более двухсот памятников, которые несут идеи мира, доброты и любви. А еще он создает бронзовые бюсты известных современников: художнику позировали режиссер и музыкант Эмир Кустурица, модельер Пьер Карден, писатель Паоло Коэльо, поэт Андрей Вознесенский, режиссер Сергей Параджанов и многие-многие другие. Известный скульптор, основатель «Международной академии доброты» Григорий Потоцкий дал эксклюзивное интервью нашему журналу.

«Детство? Страшное было время…»
– Григорий Викторович, вы родились в Сибири. Что вам больше всего запомнилось из детства?
– Я родился в 1954 году в ГУЛАГе в семье ссыльных молдаван. Моих родителей сослали туда еще в 1949 году. Первое яркое вспоминание – огромное количество снега. Идешь по тропе, а повсюду белоснежные холмы выше человеческого роста. Мы жили тогда с родителями в землянке, проводя в ней долгие холодные вечера. На севере рано темнеет. Весной в землянку прорывался таявший снег, а летом ее заливали дожди. С потолка все время капало, поскольку крыша была покрыта дерном: приходилось бегать по комнате, подставляя тарелки, банки и ведра. Это было страшное время – хотя бы по той причине, что нечего было есть. Корка хлеба, которую терли чесноком, была за счастье. А если она с сахаром, то счастье вдвойне. Люди должны были сами себя прокармливать; чтобы окончательно не пропасть, они заводили себе подсобное хозяйство. До сих пор ощущаю ужас, когда вспоминаю, как отец пошел косить траву в тайгу для коровы, а трава оказалась государственной. Пришли люди с винтовками, забрали отца – сразу на 10 лет. Через год, правда, уже отпустили за хорошее поведение. А через какое-то время все повторяется… Или помню, как мама по ночам в октябре ходила в поле. Шарила в темноте, складывая в карманы оставшиеся после сбора урожая колоски, чтобы как-то выжить. За это тоже давали срок до 10 лет. Я постоянно оставался один, ведь мама уходила на работу в коровник. Детсадов не было. Под закрытой дверью был лаз, и я мог самостоятельно выходить на улицу. Единственным моим другом была тогда кошка. Она казалась мне огромной, у нее были зеленые глаза. Иногда она приносила мне мышку, и я с ней играл. Если мышь убегала и я начинал плакать, то кошка мне ее возвращала. У нас было удивительное взаимопонимание с ней. Я думаю, что человеку, пока он еще мал, доступно врожденное знание истины. Вплоть до того, что он способен понимать язык зверей и птиц, слышать голос леса. А после взросления эти способности, к сожалению, закрываются.
– О чем вы тогда мечтали и сбылась ли ваша мечта?
– В детстве у меня родилась сверхидея – сделать всех людей счастливыми. Я долго думал над этим и нашел способ! Доброта – вот самый короткий и действенный путь к счастью. Доброта и благодарность – главные принципы нашей жизни. Ведь даже в ГУЛАГе становилось значительно легче, когда люди вели себя по-доброму, поддерживали друг друга. Возникало чувство защищенности. Человек только тогда человек, когда он добрый. Это утверждение обязательно должно быть положено в основу воспитания и образования, в основу государственной политики, только тогда общество сможет достигнуть духовных высот. Эти принципы обязательно должны быть заложены с самого детства. Я мечтаю, чтобы маленьких детей в детских садах и в начальных классах школы называли «добрятами», а детей постарше, в которых проснулось желание делать что-то доброе, «добротворцами». Поколение «добрят» и «добротворцев» сможет построить новое будущее для человечества. В этом я вижу выход из кризиса, который поразил мир. Я пытаюсь донести это людям через свое творчество.

«И тогда я начал сажать одуванчики»
– И тогда вы основали Международную академию доброты?
– Да, вместе с актрисой Натальей Андрейченко, артистом и дрессировщиком кошек Юрием Куклачевым и путешественником Федором Конюховым мы создали Международную академию доброты. Сегодня она ведет широкомасштабную благотворительную деятельность, основанную на идеалах добра. К сожалению, до сих пор в общественном мировоззрении не сформировалось четкое понимание значимости доброты и благодарности как мирового закона, знание и соблюдение которого очеловечивало бы и усмиряло в нас животное начало.
Однажды я поделился своими идеями с великим философом и социологом Эдгаром Мореном, когда лепил его портрет. Он обнял меня и воскликнул: «Человеческая история еще не началась. Я написал 20 книг на эту тему!» Считаю, что у человечества есть только один выход – очеловечивание зверя. Нарушение основополагающих принципов порождает конфликты. Посмотрите, что происходит в мире – там сплотились силы зла. Я рад, что в России слова «доброта» и «благодарность» сохранили свое истинное, первостепенное значение. Больше такого нет нигде! Есть слова «хороший», «приятный» – как угодно, но не «добрый». Католический священник, который мне помогал установить символ доброты в местечке Гросгмайн на границе Германии и Австрии, долго думал, как перевести загадочное русское слово «доброта» на немецкий язык. И в итоге перевел его как «цветок свободы». Где есть доброта, там нет границ. В самом корне этого слова заложено процветание будущего. Умение помочь, разделить трудности с другими – характерная черта русского народа. Я думаю, что в этом заключается национальная идея России. В дореволюционном Толковом словаре Шишкова сказано: «Славяне – это люди, обладающие особым даром слова». Язык – это ведь не просто язык общения, это и язык понимания. Произнося слова, мы программируем реальность как внутри себя, так и снаружи. Мне это окончательно стало понятно в 1994 году, когда на открытии моего первого памятника А.С. Пушкину в Германии с участием 25 000 человек я спросил у одного немца: почему вы не учите русский язык? Он ответил мне, что тогда придется отказаться от своего. Ведь в русском есть такие понятия, которых нет в других языках. Я все понял и… Начал везде сажать одуванчики.
– Действительно, одна из ваших ключевых работ – символ мира и доброты «Одуванчик»,– «цветет» уже в 35 странах и в 60 городах мира. Как возникла идея создания и какие задачи вы пытаетесь решить с помощью этого символа?
– Я задумался над тем, как должен выглядеть символ доброты. К идее меня подтолкнул сатирик Михаил Задорнов, который предложил мне вылепить «Одуванчик» для Юрмалы. И я сразу увидел этот образ: распахнутые глаза с ресничками-ладошками. Когда люди встречают друг друга, они широко раскрывают глаза и распахивают руки, чтобы обнять друг друга. Что может лучше символизировать доброту, как не раскрытые ладони, добрые глаза и открытое сердце? Это очень понятный всем людям на Земле знак доброты. Ладошки образуют форму шара как у одуванчика. Это форма Земли. Пока есть в мире добро, наша Земля будет существовать. Листья одуванчика вылеплены в форме губ, на которые упала одна ладошка-тычинка. Достаточно подуть на цветок – и он разлетится, символизируя хрупкость нашего мира. И кажется, что все погибнет. Но он прорастет тысячей других одуванчиков! Потому что доброта неубиваема. А рядом с памятником на специальной табличке – контуры ладошек, к которым каждый может прикоснуться и поделиться своей добротой. Видели бы вы, с каким удовольствием это делают дети! Они словно дают клятву быть добрыми и благодарными. Я надеюсь, что мир объединится вокруг идеи добра. Наш девиз: «В России по-доброму. Из России с добротой». Символы мира и доброты сегодня установлены в разных странах мира, и в каждой это стало событием, моментом откровения.

«Абсолютная свобода – это путь к распаду»
– Кто стал примером и вдохновлял вас в начале творческого пути? Что привлекло вас к скульптуре?
– В детстве от холода и сырости у меня отнимались ноги, 10 лет я не ходил, лежал в больнице. Остеомиелит. Думали, туберкулез костей. Но сколько я себя помню, все время лепил игрушки из глины, благо ее было достаточно. Во время хрущевской оттепели семье удалось перебраться в Молдавию, в Кишинев. Я поступил в школу, мечтал рисовать, но краски и кисти были тогда недоступной роскошью. Поэтому продолжал лепить. Учительнице понравились мои работы, она посоветовала обратиться к профессиональному скульптору. Мне повезло, я нашел такого. Он был один на весь город, член-корреспондент Академии художеств Лазарь Дубиновский. Взглянув на мои работы, он весело произнес: «Учить не буду, сам дерзай, вот тебе ключи от мастерской…». Это был выдающийся молдавский скульптор, ученик великого французского скульптора Эмиля Бурделя. Он сумел передать мне свой опыт и знания, открыл для меня величайшие достижения французской и мировой скульптуры.
Важные для меня понятия «служить людям» и «мечтать о всемирном человеческом счастье» мне привила советская школа. Я очень ей благодарен за это. В Советском Союзе мы любили друг друга. Все народы, все нации любого цвета кожи были едины. СССР занимал 1/6 часть суши земного шара, где проживала колоссальная масса людей, для которых главными были наука, литература, книги, искусство, смысл жизни, любовь… Но мы этого до конца тогда не понимали. И потеряли великую страну. Коммунисты обещали построить образованное общество, и они это выполнили. Сегодня мы понимаем, чем обернулось для миллионов простых граждан стремление привнести свободу в советский быт. Абсолютная свобода, если бы она была, это путь к смерти, распаду. Я за свободу для всего доброго, чистого, духовного. И за несвободу для зла.
– Если бы вас попросили отобразить в скульптуре будущее России, какой бы она была?
– Для меня Россия – это образ Богоматери, рождающей любовь, радость и смысл. Это и есть Россия. Женщина – величайшее достояние человечества, божество, абсолютное совершенство, проявление чистоты, будущее мира и его спасение.
– Сегодня появляются все больше новых материалов и техник – например, 3D-печать, позволяющая по-новому работать со скульптурой. Как новые технологии способны повлиять на мир искусства?
– В основе искусства лежат две вещи: мысль и чувство. Только живой художник может породить живое произведение искусства. Привнести туда энергию! Этим художник и отличается от технологии. Не стоит преувеличивать роль технологий – они просто увеличивают наши возможности. Один человек берет фотоаппарат, и появляется безумно красивый женский образ. А другой нажимает на кнопку и… получается что-то невыразительное. Все дело в том, как человек видит. У каждого талантливого художника есть неповторимый стиль, только ему присущее отношение к красоте, которую хотелось бы поймать и выплеснуть в творчестве. И этот взгляд может существенно различаться, создавая многообразие художественных образов. Есть еще такое понятие – дух. Искусство – как раз тот дух, который дарит жизнь, оживляет работу художника.
– Тем не менее нет ли у вас ощущения, что в современном искусстве все больше преобладает технизация, внося существенные коррективы в представления человека о себе самом?
– Сегодня вообще заметен распад, ломка форм, абстрагирование образа женщины и мужчины до их полного смыслового растворения. Вроде бы интересно, неожиданно, авангардно, но при этом из пространства искусства исчез идеал, нивелированы понятия духовности и красоты, человеколюбия. Поиски осуществляются исключительно в области работы с формой – из этого вырос почти весь современный дизайн. Такое ощущение, что художники превратились в технарей. Они заняты поисками, изобретают, вроде бы творят, но налицо воспевание безобразия: чем отвратительней в искаженности чувств, чем больше в произведении различных извращений, тем оно успешней и дороже стоит. Думаю, что это не навсегда и обязательно про­изойдет возврат от технократии к неоидеализму, романтизму. Я считаю, что надо создавать новые образы внутреннего мира человека, используя современные средства.

«Всегда доверял ­интуиции и своей душе»
– Насколько сегодня востребовано искусство в мире и в России?
– У человечества всегда была, есть и будет потребность в искусстве. Торговля предметами искусства велась еще со времен Древнего Египта, а начиная с XX века они стали объектами массового спроса, в том числе и в целях инвестирования. Художник хочет творить, а люди хотят красоты. Что касается российского рынка искусства, то он пока находится в процессе формирования. В нашей стране были уничтожены многие прекрасные традиции, в том числе умение ценить работу художника. Не у всех есть сегодня возможность покупать произведения искусства – это роскошь. Чтобы отлить бронзовую скульптуру, нужно потратить немалые деньги. В Китае, например, это хорошо понимают и вкладывают серьезные средства в поддержку художников, культивируя тем самым творчество.
– Ваши скульптурные и живописные работы являются достоянием престижных художественных музеев, находятся в частных коллекциях представителей мировой культуры. Что для вас значит это признание?
– Конечно же, приятно осознавать, что более двухсот моих работ установлены в 57 странах мира и уже при жизни находятся в собраниях – это очень здорово. Это означает, что какие бы события ни случились в будущем, все равно какая-то часть моих работ сохранится. Грустно другое. В нашем обществе пока не создана среда для поддержки художника. Великая скульптура – это государственная роскошь и сопутствует только великим временам. В советское время ведь как было? Сколько бы человек ни работал, он ничего не мог оставить своим детям. К сожалению, так оно осталось и сейчас. За 40 лет работы у меня никогда не было государственных заказов. Я дарил свои бронзовые памятники от имени России, их открывали первые лица, но это не означает, что, когда я перестану работать, мне будет на что купить хлеб. За памятники, установленные во многих столицах мира – Пушкину, Чехову, Толстому, – я не получил даже звания народного художника.
Но какое право я имею что-то требовать, просить? Я лишь размышляю над этим и сам себя спрашиваю: а почему художнику должны платить? Бог уже заплатил тебе – талантом. А ты отдай! Отдай с радостью. Ведь с позиции божественного все доброе, что ты сделал, к тебе вернется. Главная радость сегодня для меня – у моих скульптур есть дом! Искусство – это не способ заработка.
Очень долго я ждал разрешения, когда солидные дядьки соберутся и скажут, что я художник: «Вот тебе членский билет, мы тебе разрешаем работать». Потом я понял, что никакого разрешения, чтобы творить, мне не нужно, ведь я родился художником. И всегда боялся только трех вещей: не видеть, не слышать, не понимать. Я всегда доверял интуиции и своей душе. Не шел за модой, современностью, дилерами, которые «делают» художников. Меня никто не «делал», за мной не стояли галереи. Я создал себя сам. По-настоящему оценить подлинное искусство среди других творений могут немногие. Но внимание узкого круга понимающих людей, опережающих время, для меня огромная ценность.
– Есть ли у вас ваша любимая работа?
– Мы, художники, мечтаем создать романтический образ, что-то великое и идеальное. Меня всегда привлекал романтизм – Байрон, Шелли, Лермонтов… Помните, как у Лермонтова в поэме «Мцыри»: «…обняться с бурей был бы рад!». И вот однажды я неожиданно для себя создаю образ романтического божества. Вот он, этот полет, эти крылья… Я решил отлить его в бронзе и назвать «Мцыри». Но тут ко мне приходит посол Румынии, первый космонавт Румынии Думитру Прунариу с супругой. Они видят эту работу и в один голос говорят: «Лучафэрул»! Я вздрогнул. Так называется последнее гениальное произведение эпохи романтизма, написанное румынским поэтом XIX века Эминеску. Главная идея там такова: звезда полюбила человека и готова отдать бессмертие за любовь. А человек полюбил звезду и готов отдать жизнь. Самая великая идея романтизма: за любовь – бессмертие, за бессмертие – жизнь. И мое подсознание создает пятиконечную звезду, я делаю там отверстия, чтобы свет шел, и леплю голову Эминеску. Лучафэрул стал поэзией, застывшей в бронзе. Эта работа мне очень дорога, ведь она полностью идентифицировала меня, дала мне самому понять, кто я есть по национальности. Она так и называется – «Лучафэрул», что на румынском означает «звезда».

«Пока жив человек, живы и его стремления к высокому»
– Вы создали целую галерею бронзовых портретов знаменитых писателей и актеров, патриархов, духовных лидеров, академиков, путешественников и других выдающихся личностей. Чей скульптурный образ вам бы хотелось создать в будущем?
– Есть у меня такая идея – ставить памятники людям, совершившим что-то очень доброе. Жил, например, человек много лет назад, сделал что-то хорошее, а о нем уже не помнят, забыли его имя. В творчестве я часто обращаюсь к тем, кто сделал что-то гениальное и определил нашу эпоху. Я поставил памятник при жизни югославскому и сербскому поэту Милораду Павичу возле Библиотеки иностранной литературы им. М.И. Рудомино в Москве. Там во внутреннем дворике много скульптур, и среди них две мои – Милорад Павич и Сигизмунд Гирберштейн, который написал обширные труды о географии, истории и внутреннем устройстве Русского государства.
В честь великого молдавского писателя Иона Друце мы открыли памятник в посольстве Молдовы. Еще я очень хочу поставить там памятник оперной певице Марии Биешу – лучшей в мире Чио-Чио-сан из оперы «Мадам Баттерфляй». И памятник великому режиссеру Эмилю Лотяну, который поставил прекрасные фильмы: «Табор уходит в небо», «Анна Павлова», «Лаутары». Также в планах памятник молдавскому актеру Михаилу Волонтиру – вся страна его знает по фильму «Цыган».
Недавно я создал бюст Федора Тютчева – родовая усадьба его предков находится недалеко от города Углича. Также я воплотил в бронзе угличского соловья, известного по изображению на изразцах в экспозиции Угличского музея. Обе эти композиции должны украсить город и вписаться в городскую среду: Тютчев как соловей русской поэзии и соловей угличский – должны объединиться и создать какую-то особую легенду.
– Творческий процесс начинается с определения образа или вы ищете вдохновение во время создания скульптуры?
– Скульптор, который бессмысленно копирует чьи-то образы и идеи, подобен зеркалу, которое отражает все противопоставленные ему предметы, не обладая их знанием. Я постоянно ощущаю потребность передать в трехмерном формате свое личное отношение к окружающей действительности, свой художественный взгляд. Зачастую понимание, что именно я хочу передать людям, приходит ко мне откуда-то извне. Важно научиться видеть внутренним взором и не мешать этому. Как говорил Леонардо да Винчи: «Где дух не водит рукой художника, там нет искусства».
Я, например, долго считал, что Владимиру Высоцкому невозможно сделать памятник. Многие уже пытались вылепить его лицо, руки, гитару, но на мой взгляд, все это не Высоцкий. Внезапно у меня возникла мысль: Высоцкий ездил в Париж. И я увидел его гитару как Эйфелеву башню. На ней лопнула струна – это его профиль, он кричит, он поет, он стонет. Изогнутый гриф гитары – это портрет Марины Влади. А шипы – это КГБ, который его преследовал, это те иглы, которыми он кололся, это та боль, через которую он прошел. И возникла эта работа.
А памятник Андрею Сахарову рождался так. В нашей стране все знают его фамилию, но мало кто до конца осознает значимость его личности. В его подчинении была вся страна, все ее ресурсы, Политбюро, КГБ. Ему как гениальному ученому было открыто очень многое. Он мог сказать: «Надо взорвать в океане бомбу – и города на побережье смоет волна!». Он дошел до абсолютной власти, но понял, что надо остановиться. Я сделал его сидящим на круглой скамье и смотрящим в небо. Его руки прибиты к скамье, и он сам как бы распят на ней. Если смотреть сверху, то круглая скамья выглядит как нимб над его образом. И когда Бог на него смотрит, он как святой. Сахаров на самом деле был юродивым. Помните, как он выступал на заседании перед Горбачевым? Когда был готов памятник, я узнал, что прадеды Андрея Сахарова были священниками. Так что все не случайно.
А это памятник Дали. В первую очередь он испанец. Для меня это некая материализация Дон Кихота в ХХ веке. Просто, в отличие от романтического героя Сервантеса, боровшегося за идеалы, Дали – это фарс. Щит Дон Кихота в ХХ веке – это ядерный щит, затмение солнца, далийское яйцо. Он отразил в своих произведениях трагическое, противоречивое время. Эмоционально и ярко показал эпоху двух мировых войн, когда люди убивали друг друга миллионами, сумел передать чудовищное состояние абсурда и ужаса, длившееся много лет. В эту эпоху самое главное – перформанс. Самый жуткий из которых – концлагеря с газовыми камерами и крематориями, где сжигали людей. Гитлер же был художником. Это был перформанс! Поэтому только в такую эпоху мог появиться Дали и его сюрреализм.
«Реквием по Пушкину» – это сложная композиция. У музы два крыла – добра и зла. И только у русского поэта, пусть и подковой, но скованы крылья… Крылья и подкова образуют изломанный круг русской жизни. Только через этот круг смерть поэта врывается к славе и свободе. Барельеф Пушкина в венке, который держит рука музы Натали Гончаровой, напоминает голову Иоанна Крестителя. Но ведь он и был Иоанном Крестителем русской литературы. И сама муза Натали в итоге невольно оказалась Саломеей для Пушкина… Она держит его отрубленную голову.
А для «Памятника миру» я установил ряды мраморных камней по 4 тонны – каждый друг на друга – как символ континентов, на которых живет человечество. Через все эти камни проходит искусственная трещина – тот самый разрыв, который пронизывает человечество в виде границ, религий, языков и стереотипов. Один из камней выполнен в форме полумесяца – символ ислама. Верхний ряд соединен лучиной – это идея объединения человечества. Многотонные камни удерживаются только центром тяжести и создается впечатление, что от малейшего движения они могут обрушиться. Возникает почти физическое ощущение хрупкости мира. По силуэту памятник напоминает башни-близнецы в Нью-Йорке, хотя монумент был установлен за три месяца до трагедии. Туда, где находится камень в форме полумесяца, ударил самолет террористов – именно этот камень оказался черным: как предчувствие того ада, что предстоит испытать всем, кто окажется рядом со взорванными башнями-близнецами.
Однажды я услышал раннюю версию жития святого Георгия Победоносца. Преисполненный великой верой, предававшей ему силу духа, он пришел к пещере змия и молвил: «Пойдем со мной». И пополз за ним змий как на веревочке, и ушли они в горы, и больше никогда змий не возвращался. Так на ранних христианских иконах писали Георгия – со змием на веревочке. Но спустя века веревка утолщалась и превратилась в копье, проникающее в голову дракона. В раннехристианских иконах было больше веры в силу духа, всепобеждающей доброты и любви. Наверное, вера в Бога на том и стоит. Поэтому в моей скульптурной композиции змий как колонна описывает три круга ада, а на его голове возвышается Георгий Победоносец. Он поднимает змия к небу, чтобы зло выпрямилось и стало добром. Я надеюсь, что люди поймут, что насилие нельзя победить насилием. В этом, на мой взгляд, сакральность легенды о святом Георгии.
– Что бы вы пожелали нашим читателям?
– Я хотел бы пожелать нам всем скорейшего возврата к идеалам доброты, красоты и гармонии, в том числе через искусство. Это обязательно должно произойти! Не должно искусство пропагандировать распад, войны между мирами и цивилизациями, массовые убийства. Ведь таким образом формируется ужас будущего мира. Зла так много, что нам всем необходимо повернуться к добру и любви, иначе прогресс невозможен. До тех пор, пока жив человек, живы и его стремления к чему-то высокому. Желаю, чтобы мы все как можно скорее это осознали.
– Наверное, подлинный талант тем и отличается от заурядности, что имеет свое особое, обостренное чувство восприятия мира и справедливости, умение увидеть и передать то, чего не замечают другие. В сути ваших работ лежит жизненная правда и уникальный взгляд на мир, без надоедливого срисовывания, копирования и повторения, и это всегда находит отклик в зрительских сердцах. Где вы берете силы на творчество?
– В чем моя сила?! В соблюдении закона Доброты и Благодарности. В моих друзьях. Мой ближайший друг Аркадий Пекаревский участвует в каждом проекте. Мы всегда разделяем с ним радость на двоих. Как у Ван Гога был брат Тео. У меня брат по духу – Аркадий. Установить более двухсот памятников в 57 странах мира было бы невозможно без единомышленников – Натальи Жерновой, Сергея Переверзева, Анатолия Бондарука, Николая Нестерова, Мецо, Армена Дорбиняна, Сергея Моренкова… Я им всем низко кланяюсь! Без их поддержки не было бы такого художника – Григория Потоцкого. 

Беседовала Ольга Гришина

***
Мы не выбираем
Пастухов,
Презрев их честный труд.
И волки нас теперь
Пасут.
Стригут стада
Народов.
Без Бога.
Дьявол на земле.
Свой бал
Пирует.
И зло надменное
Жирует
Щебечут птицы
За окном.
Светило вечно
Светит.
Рай во всем,
Но не в человеке.

***
О, красота!
В бессмертие времен
Из века в век
Рождаешь
Лик любимой.
И вновь, и вновь
В потомстве…
Расцветаешь!
И Семена любви
Подарят вечность.
Нежность сердца,
Кротость и восторг
В обожании взгляда
Радость без конца.
Ты вечная любовь,
Бессмертная душа!

***
Хочешь
Душу увидеть?
Посмотри на любимую,
В отражении
Её глаз,
В ярком свете любви,
В её взгляде
Узнаешь себя.
Как же любит тебя!
Как ты мил,
И прекрасен,
Как же нежно любим!
Да!
Душа на двоих.
Как и счастье одно на двоих,
Да! Взахлеб
Пью нектар красоты,
Окунаюсь до дня
Моря чувств.
Упиваясь восторгом
Жизни!

***
Печаль.
Печать осенней
Неурядицы.
Стекающей капелью
По стеклу.
В гортанном крике
Улетающих,
покинувших свои края
Птиц
Слышны
Томление лета ,
Затухающий отсвет
Любви.
Короче, свет.
Смеркается.
Пронизывает холод.
Привыкшие к теплу,
Мятущиеся
Со страхом озираемся
Мы на грядущую зиму.