Вячеслав Фетисов: чудеса возможны, если верить в них и стремиться к ним

Мы познакомились 40 лет назад в Праге на чемпионате мира. Фетисову было всего двадцать и страницы своей легендарной судьбы ему еще предстояло написать. А тогда все только начиналось: он ходил в молодых талантах, играл в сборной в паре с Билялетдиновым и Цыганковым, с которым выступал за ЦСКА. А попутно учился хоккейным премудростям: умению терпеть, ничего и никого не бояться, во всем идти до конца. Таким был на льду, таким остается по сей день и в жизни. Сейчас Вячеслав Александрович – первый заместитель председателя Комитета Государственной думы РФ по физической культуре, спорту, туризму и делам молодежи. Забот полон рот. Но, как и на площадке, он везде успевает: съемки в сериалах, своя программа на телеканале «Звезда», общение с прессой. Словом, к своему 60-летию Фетисов подошел в оптимальной форме.
Эта беседа проходила, когда Олимпиада в корейском Пхенчхане подходила к концу, и он нашел время заскочить в редакцию поговорить о происходящем в далекой Корее. И порой в рассуждениях моего собеседника проскальзывала легкая грусть – что поделаешь, время-то бежит. Зато о будущем он говорил горячо, с оптимизмом.
По-фетисовски!

Дети узнают во мне актера из «Молодежки»
– Что для вас Олимпиада?
– Это статус в мировом спорте. Статус олимпийского чемпиона – на всю жизнь. И каждый спортсмен хочет не только попасть на Олимпиаду, но и выиграть ее. А за последние годы Игры стали престижным турниром и для профессионалов из НХЛ. Уже придумано много разных форматов – и «тройной клуб», куда можно войти, только если выиграешь и Олимпийские игры, и Кубок Канады, или, как его еще называют, – Кубок мира. В то же время Олимпиада – это принадлежность к спортивной семье и ее истории. А хоккей всегда был у нас «спорт номер один», к нему у нашего народа душа лежит. Развиваться он у нас начал позже всех, а полюбился больше всего.
– Вы не поставите победу на Кубке Канады-1981 выше победы на Олимпиаде?
– Я не собираюсь ставить что-то одно выше другого. У меня за всю жизнь 73 трофея и за каждым стоят труд, пот, разные лишения и так далее. И каждый из них по-своему важен. С другой стороны, как можно поставить Кубок мира выше Олимпиады, хотя и там, и там собираются сильнейшие. Да, Кубок Канады – знаковый турнир, он проходил раз в несколько лет и собирал лучшие силы мирового хоккея. В 1981 году мы единственный раз его выиграли, потом еще раз пробились в финал. И все-таки нет, не поставил бы я его выше олимпийской медали. Да и любой другой турнир не поставил бы выше Олимпиады.
– Отзывается у вас болью поражение от США в олимпийском Лейк-Плэсиде?
– Вспоминать его неприятно, но, по большому счету, для меня это был хороший урок. Я понял, что нужно рассчитывать на себя и ни в коем случае на кого-то другого. Хотя там у нас была крутая команда, во всех отношениях. И нам, молодым ребятам, было понятно, что с такими ветеранами не выиграть ту Олимпиаду было просто невозможно. Оказалось, все не так, как хотелось. Но это тот момент, когда я могу сказать, что обладаю самой известной серебряной медалью Олимпиады. Это привносит в настроение позитив. Но вообще именно за эту непредсказуемость спорт любят миллиарды людей. Именно в такие моменты понимаешь, что на Олимпиаде возможны чудеса, если верить в них и стремиться к ним. Конечно, то, что золото тогда досталось не нам – не самый радостный момент, но в целом для спорта – очень привлекательный.
– Американцы об этом даже фильм сняли. Не смотрели?
– Я не смотрел. У нас тоже есть о чем снимать фильмы. Но мы пока к этому не подбираемся. Хотя в последнее время было достаточно много картин, и они вызывают колоссальный интерес. Истории успеха сегодня очень востребованы. И нельзя не порадоваться триумфу «Легенды №17» – этот фильм открыл окно в души наших людей. Потом уже были «Движение вверх», «Лед», да и сериал «Молодежка» востребован. Я этого даже не ожидал. Бывает, что дети подходят на улице и говорят: «Ой, дядя, а вы снимались в «Молодежке» (улыбается).
– Про вас ведь тоже снимали фильм.
– Да, был сериал «Фетисов», четыре серии. Удивительно, что он вышел в один год с американским фильмом Red Army, который, на мой взгляд, получился очень хорошим. Это летопись-размышление о нашем хоккее. Хотя отечественные спортивные чиновники восприняли его как-то по-другому. Но на самом деле это история успеха, которая показала суть и дух русского человека. И мне кажется, это был хороший фильм с правильной пропагандой. И еще одну картину снял ESPN (американский спортивный телеканал. – Ред.), как раз по итогам Олимпиады-1980. Там тоже много чего есть интересного. Рассказы людей, что там происходило и как все это закончилось. То есть, в течение года вышли три фильма с моим непосредственным участием и о той великой команде, в которой я играл. Конечно, это приятно. С другой стороны, показывает, что если ты правильно относишься к своему делу и хорошо отрабатываешь свой игровой отрезок, то твоя история пригодится. Она не имеет временных рамок.

«Было три предложения от клубов НХЛ, но…»
– Как восприняли поражение сборной от словаков в первом матче нынешней Олимпиады?
– Даже не смотрел эту игру и не представлял, что такое могло произойти. Но всегда говорю – лучше проиграть в начале.
– Это был звонок для нашей команды?
– Конечно. И очень вовремя. Если бы то, что произошло с нами в Лейк-Плэсиде в 80-м, случилось в первой игре, а не в конце…
– Победа нашей хоккейной сборной на Олимпиаде стала неожиданностью?
– Спустя столько лет вернуть олимпийское золото в Россию настоящий спортивный подвиг! Еще до начала турнира считал, что уровень наших ребят на три головы выше всех остальных, а проиграть мы можем только сами себе.
– Ожидали увидеть в финале команду Германии?
– Ее серебро – пример для остальных. Вот чего можно добиться за счет колоссальной самоотдачи и высочайшего настроя. На одном мастерстве сейчас не проскочишь.
– За минуту до финальной сирены, когда наша сборная проигрывала немцам 2:3, Олимпиаду в Лейк-Плэсиде не вспомнили?
– В какой-то момент такая мысль мелькнула, но уверенность в нашей победе ее сразу перечеркнула.
– Тренер на Олимпиадах должен как-то по-особому настраивать, говорить о стране и патриотизме?
– Я же тоже тренировал. Другая история была. В Солт-Лейк-Сити в 2002-м наша команда в полном составе собралась к девяти вечера, когда Володя Малахов до олимпийской деревни добрался. А в десять утра мы уже играли с белорусами. Просто невозможно было успеть подготовить команду, все с листа. И там была другая стратегия – подбирать правильные слова для игроков, учитывать их психологию и совместимость, выбирать простую тактику, чтобы не усложнять процесс с самого начала. Тренер в игровых видах спорта сегодня – ключевая фигура, он должен быть уважаемым, последовательным в своих решениях, практиком и психологом – должен знать, когда и что сказать игрокам. Мотивация – очень важный фактор для команды.
– Лучше всех, наверное, умел мотивировать Анатолий Тарасов. Говорят, он даже гимн в раздевалке пел.
– С Тарасовым я не работал, но пару раз тренировался с ним. Книга «Совершеннолетия» о нашем хоккее была у меня с детства на столе, я тогда уже понимал, что это очень талантливый человек. Он и практик, и теоретик, и философ, и писатель, и оратор фантастический. Я это знаю, потому что с десяти лет занимался в детской школе ЦСКА, а Тарасов туда часто приходил и часа по два со всеми разговаривал. Собирал и родителей, чтобы они понимали, каким важным делом дети занимаются. Сейчас такое сложно представить.
– В фильме «Легенда №17» тяжело было воспринимать актера Олега Меньшикова в роли Тарасова? Тренер ЦСКА же крупный был мужчина.
– Здесь даже не фактуре дело, а в харизме. Мне кажется, этот фильм больше про Тарасова получился, чем про Харламова. Почему мы были непобедимыми? Потому что система подготовки игроков была у нас впереди всего мира на десятилетие. Он везде черпал ресурсы для идей – даже на балете. Мы начали развивать хоккей с 1947 года, а через семь лет выиграли чемпионат мира. Про Тарасова ничего, кроме хорошего, сказать не могу, на мою жизнь он повлиял очень сильно, хотя и не тренировал меня.
– Может быть, поэтому у нас многих тренеров слегка заносит? Быкова, Билялетдинова…
– Заносит или нет, но то, что мы называем национальную сборную по имени тренера – сборная Быкова, сборная Знарка, – это безобразие. Нигде во всем мире такого нет. На Западе есть хорошее выражение: тренера назначают, чтобы уволить. Это конкурентная профессия. Нас с Ларри Робинсоном из «Нью-Джерси» уволили после того, как мы за четыре года сделали следующее: сначала играли в полуфинале, на второй год выиграли Кубок Стэнли, на третий – уступили в седьмом матче финала, на четвертый стали играть чуть хуже. Руководство клуба выбрало другой курс. В советское время если бы кто-то такого добился, то сидел бы пожизненно в этой профессии и в этой команде.
– То решение принимал владелец «Нью-Джерси» или генеральный менеджер Лу Ламорелло?
– Лу тогда принимал решения.
– Хотел сам всем рулить?
– Нет, ни в коем случае. Он никогда этого не хотел, просто на время заполнял… У нас отличные отношения. Просто позвонил мне, позвал на разговор. Сказал: «Знаю, что у тебя хорошее будущее впереди, но мы приняли решение, не обижайся». Хотя какие обиды? Там принято таким образом двигать историю, потому что команду поменять невозможно, а тренера – можно. Если тренер по каким-то причинам теряет руководство командой, то он сразу меняется. Хотя если ты попадаешь в эту обойму, будешь всегда востребованным. У меня было тогда три предложения стать главным тренером в НХЛ. Мог стать первым европейцем.
– Какие команды вас приглашали?
– Одна канадская и две американские.
– Почему не получилось?
– Поступило другое предложение. От Владимира Владимировича Путина. И я стал руководить большой командой под названием «Российский спорт». Это было в 2002 году.
– Давно хотели спросить: когда Виктор Тихонов не взял Валерия Харламова на Кубок Канады-81, это же было неправильно, не по-человечески?
– И не по-человечески, и непрофессионально. Потому что Харламов всегда хорошо играл в Канаде. Он мечтал сыграть на том турнире, пахал с нами. Мы по три-четыре тренировки в день проводили, все лето готовились к Кубку Канады, а Харламов был лучшим на турнире, который ему предшествовал. До сих пор понять не могу, почему его не взяли.

– Костяк команды не мог прийти к тренеру, поговорить?
– Могли, но все произошло быстро. Мы сидели в автобусе. Его позвали обратно на каток. Через десять минут возвращается за вещами. Для всех это был шок. В момент, когда он выходил из автобуса, главный тренер в него вошел, и так они разминулись.
– Раньше игроки были настолько преданы хоккею, что могли даже плохо относиться к тренеру, но выходить и побеждать.
– Тренер, который получает карт-бланш от власти, становится незаменим. В этой ситуации он превращается в диктатора, и как только это происходит – все, контакт теряется. А игроки что? У нас были свои собрания, обсуждали какие-то моменты – получали удовольствие от этого. Можно сказать, что несвобода в жизни давала нам возможность играть свободно на льду, реализовывать свои амбиции. Это не было протестом, просто огромное желание играть.
– Во время исполнения гимна плакали?
– Не помню, но если бы плакал, то об этом весь мир знал бы. Но в душе я радовался. Под конец турнира не оставалось сил. После каждой Олимпиады и чемпионата мира – минус 8–10 кг. Постоянное нервное напряжение, практически не спишь, огромное желание победить, колоссальная ответственность не только перед близкими, но и перед всей страной – это сказывалось. Если ты даже не выиграл, но полностью выложился, то все это видели и потом могли предъявить. В конце сезона, уже после чемпионата мира, мы всегда ездили по Советскому Союзу. Бывали на севере, на юге, на Урале. Как я их называю, «комсомольские поездки». Встречались с рабочими, были в военных частях. Чтобы прямо смотреть им в глаза, нужно было перед этим полностью выложиться на льду.
– Есть ли отличия между поколением Харламова-Петрова-Михайлова и нынешним? Или осталась прежняя преданность хоккею?
– Это некорректное сравнение. Я играл в Америке с конца восьмидесятых плюс тренировал целых 13 лет. Мы ничем не занимались, кроме того, что играли в хоккей. Футболисты, в отличие от нас, всю жизнь в привилегированном положении были. Они делали все что хотели, имели все условия, какие необходимы. Думаю, Европе и не снилось то, что было здесь. Правда, деньги платили другие, но романтизм от этого не менялся. Самое главное – то, что у тебя на груди: название твоей команды, твоей страны. И если ты понимаешь, чувствуешь, что это важнее того, что у тебя на спине – номер и фамилия, тогда и получается романтизм.
– Это не меняется?
– Ну, как не меняется? Мы же все это успешно разменяли в девяностые, надпись сзади стала важнее той, что на груди. И сполна за это расплатились, а в футболе до сих пор расплачиваемся, ничего толком выиграть не можем. Развалить все легко, а чтобы восстановить, воспитать это дело (показывает на грудь. – Авт.), требуется колоссальный труд. И семья, и общество, и спортивная система отбора, и интерес болельщиков, и пресса с телевидением – все должно на это работать.

«Зубов отказался от Олимпиады по глупой причине»
– Тренер Фетисов тяжело расставался с игроками или все – в интересах дела?
– Другого интереса не может быть. Как только спортивный принцип уходит на второй план, ты перестаешь быть тренером, менеджером, доктором, массажистом или другим специалистом. Так в любом виде спорта. У меня есть некоторое сожаление, что взял на Олимпиаду не Сергея Брылина, а Валерия Буре. Там были истории, связанные с медицинскими показателями. Хотя Валера сыграл очень хорошо.
– Реально ли было привезти в Солт-Лейк-Сити Могильного и Зубова?
– Они оба отказались, хотя я старался до последнего, использовал все рычаги. Теперь могут винить только сами себя. У Могилы тогда почему-то не очень шла игра, и он считал, что не сможет помочь. Сергей же обиделся на что-то, произошедшее с ним в России достаточно давно. Вообще глупая причина.
– Он до сих пор не рассказывает.
– Я догадываюсь, что это какая-то детская обида. Все равно то, что было много лет назад, и возможность выиграть Олимпиаду – вещи несовместимые. Он бы сильно нам помог.
– Пригласили бы в сборную хоккеиста, который до этого отказал вам из-за личных амбиций?
– Конечно. Интересы дела для меня важнее всего. Какие могут быть вопросы, если я знаю, что человек в силах помочь команде и стране? Когда-­нибудь опишу, что происходило перед Солт-Лейк-Сити. Очень любопытные вещи. Например, история с Игорем Ларионовым. В тот год он выиграл свой третий Кубок Стэнли и обещал определиться накануне заявки: «Я не могу занять чье-то место на Олимпиаде и не быть полезным». С учетом этого я строил команду. Начал ее собирать, когда половина состава уже была озвучена. Еще неизвестно, взял бы я сам этих «первых» или нет. А вторую группу игроков приходилось уже подстраивать под первых. И многое заранее решать в голове. Интересы дела всегда оставались на первом месте – об этом я могу говорить со стопроцентной уверенностью. Все остальное было вторично. Иначе эти ребята не стали бы играть за страну. Не все, к сожалению, тогда получилось. Иногда амбиции вредят самим хоккеистам, команда не получает всего того, что должна. Многие сейчас жалеют, что не в полную силу сыграли, что не все смогли переступить через какие-то свои мелкие соображения. Мы действительно могли завоевать золото и обыграть канадцев в финале.
– Как вам удалось помирить тогда Буре и Федорова?
– Это был один из нюансов той работы. Сейчас они друзья, недавно вместе летали в Ярославль. Я сам недавно привлек Сергея к нашим общим делам, а то после ухода из ЦСКА он остался несколько в стороне. С Павлом они тепло общаются, им есть, о чем поговорить. Со временем все встает на свои места. Мне приятно с ними дружить и проводить время.
­

Дискриминация и уважение
– Когда вам поступило предложение возглавить российский спорт, вы сразу согласились?
– Это было в 2002-м, когда нас на Олимпиаде лишили эстафеты, отняли медали, была куча проблем. И президент мне тогда сказал: «Верни нас обратно в мировое сообщество». Как тут можно было отказать? Пришел в разваленный Госкомспорт и обнаружил, что там непонятно кто работает. Все разбежались по федерациям – там больше платили. Начал разбираться: взносы мы не платим, нигде не участвуем. Я поехал на конференцию министров спорта Европы в Польшу, один. Посмотрел документы – слава богу, по-английски разбирался без переводчиков. Беру слово: «Хочу представиться, я такой-то такой-то, столько-то всего выиграл. Я вижу, вы все серьезным делом занимаетесь. У нас одна из лучших систем в мире, 13 учебных заведений, мы можем быть вам полезны». Мне говорят: «Ну, вы же не платите». Я: «Мы все исправим, я же только недавно назначен». А потом говорю: «Знаете, не хотелось произносить в уважаемом обществе такие слова, как «дискриминация» и «неуважение», но такие моменты здесь есть. Если посчитать все медали СССР, России и других восточноевропейских стран, то остальные европейцы просто отдыхают. Но от нас нет ни одного представителя – ни в рабочих группах, ни в ВАДА (Всемирное Антидопинговое Агентство. – Авт.), нигде! Мне говорят, что, мол, все уже сформировано. И опять идет обсуждение. В конце опять поднимаю табличку, а конференцию вел ирландец, рыжий такой, пыхтит мне недовольно: «Что такое?» – «Прошу внести в протокол появление дополнительного места для Восточной Европы». Начинается подготовка итогового документа, все пошли кофе пить, я захожу, смотрю – а моего предложения там нет. Беру стул, сажусь: «Пока мое предложение не будет внесено, я отсюда не выйду». Мне отвечают, что якобы это какие-то девушки что-то напарили. В результате внесли они это предложение, но говорят, что нет возможности и денег провести совещание по этому вопросу. Я их сразу же пригласил в Россию – у нас проведем. Они чуть с ума не сошли. Я поехал к Валентине Матвиенко, которая тогда отвечала за «социалку», объяснил, что без бюджета на это мы не сможем ничего сделать. И в декабре провели конференцию. Приехали все, в том числе и глава ВАДА Дик Паунд. С ним пару дней пообщались перед ее началом, он говорит: это упущение, что Восточной Европы нет. И предложил мне возглавить блок Восточной Европы. Все это поддержали – и украинцы, и белорусы, и остальные страны региона. Так я и залез в эту организацию. Летал каждые три месяца на все эти мероприятия, приглашал каждый год сюда рабочие группы, комиссии. Если бы этого не было, если бы мы не соответствовали кодексу ВАДА, не платили взносы, нам бы точно не дали Олимпиаду в Сочи. Мы позиционировались как борцы с этим злом – допингом…

Полный текст можно прочитать в № 5 журнала «Вокруг ЖэКа» за 2018 год