Федор Добронравов: на экраны должны вернуться романтика и добро

– Федор Викторович, вы родились в Ростовской области – в плодородном крае, где много солнца и живут жизнерадостные люди. Но в вашей семье не было театральных традиций. Как же вы рискнули реализовать себя в актерской профессии?
– Это была моя мечта детства. И так счастливо сложилось, что я упорно, настойчиво шел к ней и смог реализовать себя. Есть же вещи или явления, которые нам неподвластны. Мы часто сами себе не можем объяснить, почему пошли направо, а не налево. Актерская жизнь меня влекла. Я занимался самодеятельностью с детских лет. Поступил в цирковую студию. Даже планировал поступить в цирковое училище. Но когда повзрослел, эта мечта показалась мне слишком детской и наивной. Однако участвовать в театральных постановках я не перестал. В те времена мы все были под впечатлением знаменитой постановки «Юнона и Авось» и рок-оперы «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Сочетание современной музыки с классической театральной режиссурой вдохновило нас на создание в Таганроге своей рок-оперы по пьесе Виньона «Жажда над ручьем». На фоне той самодеятельности мне казалось, что я уже состоявшаяся звезда в окрестностях Таганрога. И, похоже, я так сильно мечтал, что меня услышали где-то там, наверху. Я верю в Провидение. Господь в нужный момент подсовывает тебе нужные книги, подводит нужных людей в нужное время, находит нужные слова, дает нужные советы. Если ты мечтаешь об этом по-настоящему.
– В свое время Юрий Никулин, вернувшись с фронта, мечтал поступить в театральное училище, но его не брали ни в одно из них, ссылаясь на неподходящую внешность. И тогда он пошел в цирковое. Вы же, наоборот, поменяли цирк на театр.
– Трудно предположить, как бы сложилась моя судьба, если бы мечта не сбылась. Остался бы в Таганроге, маялся по заводам, как некоторые мои друзья, которые до сих пор живут там. Ничего, работают. Мне повезло больше, я занимаюсь любимым делом.
– Вас нередко называют еще и певцом…
– Это преувеличение. Никогда я профессионально музыкой не занимался. Спасибо родителям, от которых мне достался некий тембр, возможно, какие-то обертона. Как к певцу к себе не отношусь. Герои мои поют, согласен. Но подчеркиваю, это не я, а персонажи в моем исполнении. Я пробовал несколько раз петь, это очень волнительно. Совершенно другая профессия. Бог подарил мне дружбу с Леонидом Агутиным, вот он этим занимается профессионально. Поет он без волнения, а когда ему приходится переходить в актерство, которое требовалось от нас с ним в проекте «Две звезды», возможно, оно появлялось. Когда мне приходится выходить на сцену, а там, кроме микрофона, ничего и никого, я не в своей тарелке.
– Тем не менее предложение поучаствовать в песенном конкурсе вы приняли.
– Поверьте, только ради знакомства с Леонидом Агутиным. Когда назвали партнера, я не раздумывая дал согласие. Но все-таки я больше актер. Если бы считал, что хорошо пою, можно было бы ездить по стране, стадионы собирать, но это не мое.

«Ради семьи я мыл полы в Третьяковке»
– После службы в армии вы работали дворником в детском саду?
– Работал. В Воронеже учился и устроился мести территорию детсада. У меня не было ни прописки, ни других льгот, а как сотрудник детского сада я имел право на место для сына. Когда переехал в Москву, как молодой специалист в театре я получал 120 рублей. И я дополнительно устроился мыть полы в Третьяковской галерее. Вставал рано и ехал. Не гнушался никакой работы. Мужчина должен содержать семью.
– Пока вы мыли полы в Третьяковке, насколько расширились ваши познания в живописи?
– Очень сильно. Там я очень много узнал из истории мирового искусства. Было много приятных открытий, когда ты совершенно один, в пять утра, можешь с любой точки рассмотреть шедевры. Впечатления иные. В тишине и наедине. Спасибо моим друзьям-реставраторам, которые меня туда устроили.
– Те специальности, которые вы освоили в силу необходимости, помогают вам в театре?
– До того как я стал артистом, приходилось работать и слесарем-сборщиком механосборочных работ, и электриком, и оператором локомотивной машины. Профессий освоено было много. Иногда, конечно, приходится играть самых разных людей, и тот опыт всегда в этом помогает. И потом, я дома могу сделать все что угодно. Как говорил мой отец, мужчина должен уметь даже готовить. Он не должен это делать каждый день, но уметь обязан, хоть это и не его предназначение.
– Вы женаты одним браком и знакомы с супругой со школьных лет?
– Да. Считаю, так и должно быть. Это нормально. Так жили мои родители, родители жены. Современные веяния позволяют относиться к браку более ветрено. Сошлись, разошлись… Соединяются два совершенно разных человека, их совместный путь не всегда гладкий. Что такое влюбленность? Это когда Господь тебе показывает, насколько тебе все нравится в человеке, как он разговаривает, как ходит, как пахнет. Это короткий период, но в нем тебе небеса указывают на то, как пройдет вторая половина вашей совместной жизни. По прошествии 30 лет ты настолько срастаешься с человеком, что не мыслишь себя без него. Не всем это удается. Но большинство моих друзей живут так же.
– Москва вас в этом смысле не изменила?
– Без разницы, где жить с любимым человеком, в Москве или в Таганроге. Так же воспитывали двух своих детей. Возможно, у них профессия была бы другая, но наша семья была бы такой же.

«С Божьей помощью мы переехали в Москву»
– Как вы приняли решение переехать из Воронежа в Москву?30 лет назад это было непросто.
– Попытки покорить Москву самостоятельно были, но оказались безрезультатны. И я поступил в Воронежский институт искусств. По окончании мы организовали молодежный театр, три года играли спектакли. И приехал к нам на гастроли театр «Сатирикон». Удалось показаться художественному руководителю, Константин Аркадьевич Райкин пригласил к себе в театр. Так с Божьей помощью мы переехали в Москву. Жалеть мне не приходится, судьбой своей я доволен. Мог испугаться, отказаться, не откликнуться на приглашение судьбы. Меня моя супруга уговорила показаться Райкину. Я поначалу ее разубеждал со словами: «Где Райкин, а где я? В Воронеже!».
– Вы принимали участие в создании в Воронеже молодежного театра «Рубль». Это были первые административные шаги или только творческие?
Оргвопросами занимался наш замечательный директор Виталий Борисов. Группе молодых энтузиастов власти выделили маленькое заброшенное здание в детском парке. Мы своими силами как смогли начинили зал прожекторами, проводами. И почти три года все у нас было хорошо. Счастливейшее было время! Работали на одном дыхании. Заходишь в театр – лето, выходишь – зима… Но потом наш режиссер и художественный руководитель Владимир Степанович Сисикин не смог нами дальше заниматься по состоянию здоровья. Без лидера нам стало тяжело. И каждый стал искать свою дорогу.
– Совсем недавно вы создали собственный продюсерский центр.
– Попытался. У меня есть доверенные люди, которых я знаю сотни лет. Они помогают мне своим математическим складом ума создать нечто новое. В этих людях я могу быть уверен. Пока у нашего центра есть первый фильм «Жили-были», который мы сняли при поддержке концерна «Ростех», лично Сергея Викторовича Чемезова и министерства культуры. Спасибо им за доверие. Сделали мы еще один спектакль по мотивам произведений Василия Шукшина, назвали его «Чудики». Пригласили на премьеру Лидию Николаевну Федосееву-Шукшину. Ей понравилось, она выразила уверенность, что Василий Макарович одобрил бы нашу постановку.
– На Алтай планируете гастроли с «Чудиками»?
– Планируем там оказаться в конце июля 2018 года – поедем на Шукшинский фестиваль. И фильм повезем, и спектакль. Мне довелось побывать в тех краях в прошлом году. Невероятная органика людей и природы. Когда я раньше читал рассказы Шукшина, мне казалось, во многих образах есть элементы художественного домысла. Оказалось, нет. Там такие персонажи и люди до сих пор встречаются. Я приятно удивлен и природой, и людьми Алтайского края.
– Возвращаясь к вашему фильму «Жили-были»: когда нам ждать его выход в широкий прокат?
– Пока у него фестивальная судьба. Сейчас он принимает участие в программе фестиваля в Индии. Интерес к фильму большой. Так как это первая наша работа с продюсерской точки зрения, подводных камней оказалось чуть больше, чем мы предполагали.
– На съемках вы два месяца жили в русской глубинке. Как вам там?
– Жили мы в вагончике. Мобильная связь отсутствует. В  деревне живет девять человек. Много заброшенных домов – в них и снимали. Но природа потрясающая. Карелия… Деревню населяют представители редкой народности – вепсы. Их на всей планете чуть больше тысячи осталось. Разговаривают они на языке, который похож на гремучую смесь русского, финского, эстонского и еще проскакивают словечки непонятно какого. Если они между собой разговаривают, никто понять ничего не может. Такого количества грибов я не видел нигде. Тишина. Пролетающая муха шумит как «Боинг».
– Как встретили местные жители?
– Замечательно. Для них это оказалось событие невероятной эмоциональности. Они все снимались у нас в эпизодах.
– Кино и театр стали коммерчески выгодными?
– Не знаю, это вопрос к более опытным продюсерам. Может, и есть уже структуры в России, которые способны снять фильм на свои деньги и получить прибыль после проката. Сейчас мне кажется, что без поддержки государства театр не выживет. Кино – возможно. Но государство должно быть напрямую заинтересовано в поддержке нашей христианской морали. У нас очень мало добрых фильмов. Есть смешные, но юмор в них уже современный. Не тот, что был раньше. Юмор советского кинематографа был неповторим. Мы перегнули палку с детективами низкопробными, сериалами. И если мерилом качества сделать только сборы от проката, то что будем показывать? Мне кажется, время пришло вернуться к тому кинематографу, на котором выросли целые поколения: все вроде просто, но выключить телевизор невозможно. Притягивает.
– Как это сделать?
– Пока не знаю! Романтика должна вернуться на экраны. И добро.