Академик Евгений Велихов: «Мы с вами живем в очень удивительное время»

– Евгений Павлович, ваши родители были связаны с миром науки?
– Мой отец Павел Павлович Велихов был руководителем крупной строительной организации – «Проектстальконструкция». Эта организация занималась возведением важных промышленных и инфраструктурных объектов в Советском Союзе: железнодорожных и автомобильных мостов, больших цехов на заводах и фабриках. Еще она, например, занималась монтажом несущих конструкций знаменитых сталинских высоток: жилого дома на Котельнической набережной, здания МИД и других. К сожалению, он умер в 47 лет в 1952 году. И мама – Наталия Всеволодовна Велихова – рано ушла из жизни – мне было всего пять лет. Поэтому в основном меня воспитывала бабушка. Она происходила из прибалтийских немцев. Бабушка много рассказывала и читала мне не только по-русски, но и на немецком языке. В результате в детстве я говорил по-немецки и читал в том числе и на готическом шрифте.
– А как получилось, что вы увлеклись физикой?
– Однажды летом я познакомился с профессором Зинаидой Васильевной Ершовой (крупный советский радиохимик, доктор технических наук, трижды лауреат Государственной премии СССР. – Авт.). Она снимала домик неподалеку от того места, где мы тогда жили. «Русская мадам Кюри», как прозвали ее тогда коллеги – специалисты атомной промышленности, умела рассказывать о сложных вещах удивительно просто. Об атомах, радиации, уране и плутонии, о ядерной энергетике. Тогда я и выбрал для себя это направление.
С самого начала своей научной карьеры занимался магнито- и гидродинамикой, физикой плазмы. Но все время – как раз из-за влияния отца – стремился к тому, чтобы из науки исходило некое практическое действие. Именно поэтому в 1956 году я пришел в Институт атомной энергии (ИАЭ) им. И.В. Курчатова. Здесь готовил свою дипломную работу и здесь же работал. Все это подробно описано мною в мемуарах. Одна книга называется «Мой путь», а вторая «Я на валенках поеду в 35-й год». 1935 – это год моего рождения.
– Как вы считаете, почему сегодня так много молодых людей с дипломами юристов и экономистов, а физиков и математиков в стране мало?
– Если бы эти профессии не считались такими престижными, молодежь бы не стала к ним стремиться.
– Может быть, больше внимания стоит уделять популяризации физики в школе?
– Безусловно. Мы с вами живем в такое время, когда престиж профессии является главным. Если у нас учителя сейчас зачастую влачат нищенское существование, то сложно привлечь в эту сферу людей талантливых, умных, грамотных, тактичных, высоконравственных. Необходимо, чтобы общество было гармонично сбалансировано. И по своей жизни, и по уровню доходов. Это не значит, что должно быть равенство, но баланс должен быть соблюден.
– Сегодня в нашей стране есть молодые талантливые физики?
Конечно же, есть прекрасные люди, я лично знаю много талантливых молодых людей. В нашем Курчатовском институте это Алексеев, Ковалишин и многие другие замечательные ребята.
– Расскажите про Курчатовский институт – правда ли, что он не подчиняется ни одному министерству, и как так вышло?
– В свое время это был очень серьезный вопрос: быть под Министерством атомной промышленности или выделиться в самостоятельное подразделение. В конце концов в июле 2010 года был принят закон №220 «О национальном исследовательском центре «Курчатовский институт» и наш НИЦ стал самостоятельным. Дружеские, научные и все остальные связи и отношения, конечно, остались. Разделение коснулось исключительно юридической стороны. Сегодня Курчатовский институт – мощный исследовательский центр, в который входит большое количество различных предприятий и вузов. И не только в Москве, но и в других регионах. Главное, что, несмотря на все перипетии, Центр живет и развивается.
– Чем занимается Центр сегодня? Какие исследования проводятся?
– Следует сказать, что я был Президентом Национального исследовательского центра до 2015 года. После этого Центр возглавил Михаил Валентинович Ковальчук. Он невероятно расширил тематику Курчатовского института и, по моему мнению, сегодня он стал даже больше, чем Академия наук, превратившись, по сути, в главный научный центр страны, став общепризнанным лидером мировой научной мысли. Центр участвует в большом количестве крупных международных проектов. Например, в создании ИТЭР – международного термоядерного экспериментального реактора. Это проект, который реализуется на территории Франции. В него на равных также входят и американские, и европейские, и японские ученые. Конечно же, этот проект долговременный. За прошедшие годы (проект стартовал 2006 году) область моих научных интересов значительно сдвинулась. В частности, сейчас меня интересует проблема использования тория в качестве топлива для реакторов. И я занимаюсь в основном тем, чтобы ядерная энергетика занимала не 10% от общего объема производимой нашей страной энергии, а приблизилась к 100%. И это движение вполне естественное. Это в некотором смысле революция. Не политическая, а научно-техническая. Для нас сегодня важно, чтобы Россия стала пионером в этой области. Конечно, у нас серьезные конкуренты.
– Кто, если не секрет? Америка?
– Америка сейчас на спаде. А вот Китай – это да. Серьезный конкурент.

«Колокол Чернобыля»
– Извечная проблема: чем закончится эксперимент, не всегда известно. Взять хотя бы катастрофу на Чернобыльской АЭС. Вы были одним из руководителей работ по ликвидации последствий взрыва реактора. Как вы воспринимаете эту трагедию сегодня?
– Я попал в зону Чернобыльской аварии скорее случайно, чем закономерно. В то время я занимался развитием филиала Института атомной энергии в Троицке и меня больше интересовали вопросы управления термоядерным синтезом и физика плазмы. Премьер-министром СССР тогда был Николай Иванович Рыжков. Его заместитель Борис Евдокимович Щербина возглавил правительственную комиссию по ликвидации последствий этой аварии. Он прилетел в город Припять буквально сразу же, 26 апреля. Организовал там эвакуацию людей, как из самого города, так и из 30-километровой зоны вокруг АЭС.
– И как же вы там оказались?
– Меня туда направил Рыжков. На одном из совещаний я ему доложил, что один из моих знакомых американских ученых Фрэнк фон Хиппель прислал телеграмму, в которой советовал раздавать всем людям, находящимся в зоне радиоактивного заражения, специальные таблетки с йодом. Что это помогает бороться с проникновением радиоактивного изотопа в человеческий организм. Это достаточно известный метод. Совещание у Рыжкова проходило примерно на пятый день после аварии. Николай Иванович выслушал меня и дал распоряжение организовать снабжение региона соответствующими препаратами, а затем сообщил, что его заместитель Борис Щербина и академик Валерий Алексеевич Легасов (в то время заместитель директора ИАЭ им. И.В. Курчатова), находясь на месте аварии, уже получили предельно допустимые дозы облучения и их необходимо было заменить. Вот так я там и оказался. И там я в первый раз в жизни увидел атомный реактор не снаружи, а изнутри.
– А вам страшно не было? Вы же прекрасно понимали, что такое радиация и какое влияние она оказывает на человеческий организм.
– Русский человек – это своеобразный человек. У нас есть такое важное слово – «надо». Иностранцу объяснять это понятие совершенно бесполезно, а нашим людям даже говорить зачастую ничего не нужно. Мы, курчатовцы, установили себе определенный предел по облучению, до которого будем работать. Официально такой предел в начале аварии был 10 рентген, потом его увеличили до 25. А мы сами себе определи предел в 100 рентген. Конечно, это был большой риск, но и ответственность была очень большой. Мы приехали в зону и начали работать с Иваном Степановичем Силаевым (еще один заместитель Рыжкова). Мне тогда прямо на ходу приходилось изучать, что такое атомный реактор, как он устроен. Условия в Чернобыле, конечно, были свое­образные, но никаких злобных сотрудников КГБ, как сейчас показывают в американском сериале, там не было.
– А вы смотрели этот сериал «Чернобыль»?
– Смотрел. Они очень опасную вещь сделали. Они смешали правду с вымыслом и откровенным враньем так, что неподготовленный зритель никогда не сможет отделить одно от другого. Сериал выставляет на первый план безволие советского руководства, некомпетентность ученых-атомщиков, сплошной негативный человеческий фактор. А в реальности это было чрезвычайное происшествие технического характера, которое случилось в силу стечения определенных обстоятельств. Следует понимать, что, если бы такое событие произошло в каком-нибудь другом государстве, не обладавшем такими мобилизационными, техническими и научными возможностями, как в СССР, ни одна другая страна не справилась бы с этой катастрофой так, как справились с ней мы.
– Как вы считаете, почему американский сериал появился именно сейчас?
– Сегодня, когда Россия при Владимире Путине восстанавливает свои позиции на мировой арене, в том числе и в области атомной энергетики, такая русофобия вполне объяснима.
– Пропаганда?
– Если взять историю, то она еще от царя Гороха идет. Россия оказалась такой огромной страной и так удачно расположена, что многих это задевает. Главное достоинство нашей страны, что мы со всеми умеем жить дружно. У нас более 190 народов, в число которых входят не только коренные малые и автохтонные народы, и все друг к другу относятся очень терпимо. Но находятся те, кому это не нравится. Всего 150 млн населения на одной шестой части суши. Надо отобрать и поделить.
Кстати, есть замечательный документальный фильм «Колокол Чернобыля», который рассказывает об аварии. Его снимал Владимир Синельников через месяц после трагедии. Фильм очень точно рассказывает о героическом труде ликвидаторов и о последствиях аварии на Чернобыльской АЭС. Лента была занесена в книгу рекордов Гиннеса как фильм, который показали во всех странах, где есть телевидение. Его и стоит сегодня смотреть.

«Нас ждет ренессанс ядерной энергетики»
– Физика и ее законы – одна из основополагающих наук нашей планеты. Благодаря открытиям физиков в наших домах горит свет, мы можем летать на самолетах по небу и плавать по морям…
– Да, это все так. Однако человечество не может жить постоянно в одной и той же технологической цепочке. В Аргентине, к примеру, недавно произошло массовое отключение электричества. То есть мы делаем какое-то открытие, начинаем пользоваться его результатами, наращиваем объемы, доходим до какого-то уровня. Но однажды весь этот большой масштаб сам из решения превращается в проблему. Развитые электрические сети становятся такими большими, что маленькая авария в одном месте может обрушить всю систему. Появляется острая необходимость поиска новых решений. Сейчас есть тенденция создания небольших изолированных сетей. Люди никогда не придут к такому состоянию, когда у всех все будет хорошо. Могут, конечно, прийти, только это состояние прямо противоположно понятию жизни.
– А что с точки зрения физики и ее законов ожидает человечество в будущем? Что будет, к примеру, через 15, 20, 30 лет?
– У меня и моих коллег складывается впечатление, что определенные опасения по отношению к атомной энергетике, связанные с авариями на Чернобыльской АЭС и в Фукусиме, заканчиваются. Нас ждет ренессанс ядерной энергетики. Вы же понимаете, что собой представляют современные мегаполисы? Сколько им постоянно требуется энергии для нормального существования? Скажем так, тридцать лет назад доля всей потребляемой электроэнергии в мире составляла примерно 25%. Сейчас это уже 35%. Сегодня в некотором смысле сбываются заветы В.И. Ленина, который говорил, что главная задача советской власти – это электрификация всей страны. Она, по-видимому, произойдет, и не только нашей страны, но и всего мира. Сегодня много говорят про электромобили, но для того, чтобы они ездили, нужны дополнительные электрические мощности. Откуда их брать? Сжигать сырье? Все любят природный газ, но он конечен. Нефть сейчас уже практически не жгут – нерационально. Ее в основном направляют на переработку в нефтехимическую промышленность. Уголь жечь слишком грязно.
– Во многих странах делается ставка на возобновляемые источники энергии – например, на ветроэнергетику.
– Никто не знает, какова оборотная сторона массового забора кинетической энергии ветра. Этот вопрос серьезно никто еще пока не изучал. В этой связи атомная энергетика является наиболее прогнозируемым, хорошо изученным и наименее затратным способом производства необходимой энергии. Чтобы получить один киловатт-час электричества, ядерного топлива нужно в миллион раз меньше, чем любого другого энергоносителя. Если сейчас, скажем, в нашей стране добывается 150 млн тонн угля, то ядерного топлива нужно всего 150 тонн. Вот это та перспектива, к которой нужно идти. Мешает только человеческий страх перед авариями. Три-Майл-Айленд в США (1979), Чернобыльская АЭС в СССР (1986) и авария на японской Фукусиме (2011).
– Люди опасаются повторения этих аварий и их долговременных последствий…
– На самом деле люди боятся неведомого, того, чего не видят глазами – радиоактивного излучения. Цунами в Индийском океане в 2004 году унесло жизни сразу 200 тысяч человек. Но люди из-за этого не перестали селиться вдоль океанского побережья. Это радиофобия в чистом виде. Сегодня перед научным сообществом стоит важный вопрос, как сделать ядерную энергетику минимально радиоактивной. И путь к решению этой задачи есть. Это торий!
– Расскажите об этом поподробнее.
– Есть два основных элемента, которые можно в больших масштабах использовать в ядерной энергетике. Это уран и торий. Из урана после облучения нейтронами получается плутоний, а из тория получается уран-233. Плутоний – это для бомб. А ­уран-233 – это основное топливо для большинства современных атомных реакторов. Причем при производстве топлива из тория радиоактивности высвобождается в сто раз меньше, чем из урана. Кроме этого, торий в четыре раза более распространенный элемент по сравнению с тем же ураном. В перспективе выходит так, что энергия из тория будет практически бесплатной. Энергия для человечества перестанет быть дефицитной. Но нужна соответствующая технология. Торий объединяет в себе ключевые принципы и особенности ядерной и термоядерной энергетики. Получается, как сейчас говорят, мощный синергетический эффект. Вот в этом направлении мы сейчас и работаем.
– И что же необходимо для реализации этой концептуальной идеи?
– Разработка новых технологий, которые позволят создать ториевые реакторы размером, например, с автомобильный аккумулятор. Японцы как-то подсчитали так: если мощность реактора уменьшить в десять раз, то его безопасность увеличивается в сто раз. Представьте: вы по интернету заказываете себе реактор. К вам приезжают и устанавливают его прямо в вашем доме. Закончился срок службы, к вам приезжают, его забирают и устанавливают новый. А отработавший свое реактор утилизируется определенным образом и никак не вредит окружающей среде. Может даже сложиться впечатление, что самим Богом (природой) было изначально определено: уран создан для того чтобы делать бомбы, а торий – для мирной жизни.
– А экономически это будет выгодно? Не окажется ли произведенная с помощью такого мини-реактора энергия очень дорогой для потребителя?
– Как вы думаете, сколько стоит один киловатт мощности двигателя вашего автомобиля? Примерно $200 за один киловатт. А на современной атомной станции один киловатт стоит от 4 до 8 тысяч. А если вы сравните стоимость деталей, из которых сделаны двигатель и атомный реактор, будет примерно одно и то же: $10–15 за килограмм. Откуда это все берется? Причина опять в страхе людей перед радиацией. Мощные системы безопасности и системы по контролю за системами безопасности. И системы контроля систем контроля систем контроля безопасности. Вот и выходит такая высокая стоимость. По сути, деньги тратятся на сопровождение технологического процесса, а не на производство энергии. Первые станции, которые строились на заре атомной эры, там как раз и была расчетная стоимость примерно $200 за один киловатт мощности. Идет нерациональное расходование средств на оборудование, которое функционально к обслуживанию станции не имеет никакого отношения. И чем сложнее система, тем она дороже. А чем она дороже, тем это выгоднее тем, кто это делает. Сама система хозяйствования выстроена сейчас таким образом, что лучше делать что-нибудь ненужное, чем вообще ничего не делать.

«Нравственность – основа нашей жизни»
– Меня интересует ваше отношение к религии. Наука вообще верит в сверхъестественное?
– Бабушка, которая меня воспитала, была убежденной атеисткой. Что касается личного отношения к религии, то мой жизненный опыт показывает, что бывают ситуации, которые заставляют человека поверить в сверхъестественное. И я считаю, что нравственность – это основа нашей жизни. Но вера в то, что где-то есть какой-то седой старец, который всем управляет, для меня внутренне неприемлема.
– Как вы считаете, увеличивает ли наука количество добра в этом мире или все-таки преумножает зло?
– Большинство научных открытий происходят в результате кропотливой, целенаправленной и безумно сложной работы, цель которой сводится к одной-единственной задаче – совершить прорыв в той или иной сфере. При этом практически все научные открытия могут приносить как пользу, так и вред человечеству. К примеру, атомная бомба – при том, что она разрушила Хиросиму и Нагасаки и убила сотни тысяч человек, в то же время спасла нашу планету от Третьей мировой войны. Обратите внимание на Северную Корею. Пока у них не было атомной бомбы, Ким Ир Сен был враг. А как только у него появилась атомная бомба, он сразу стал лучший друг и товарищ. Бомба была применена единожды, когда американцы были монополистами. Как только монополия ушла, сразу тональность разговоров поменялась. Атомное оружие – очень серьезная вещь. Био­сфера нашей планеты – тонкий и хрупкий слой на самой поверхности Земли – меньше ста метров. Применить атомное оружие – это как тряпочкой бильярдный шар от пыли протереть. И цивилизация исчезнет. К счастью, большинство людей это хорошо понимают.

«Нужно жить здесь и сейчас»
– Сегодня города стремительно растут вверх и вширь. Все больше людей переезжают в мегаполисы. Как вы считаете, где человеку комфортнее жить?
– Вообще, современные дома – это некие производ­ные от каменных пещер. Я вот лично всю жизнь живу на первом этаже. Моя дочь построила этот прекрасный дом. Пехотная улица – это настоящий оазис в Москве! Но это место еще и связано с историей. Близлежащие дома были возведены в сталинские времена для немецких специалистов, а потом их отдали нам. Это была запретная зона, и она сохранилась до сих пор. Складывается впечатление, будто бы вы живете не в городе. Кстати, в этих немецких домах есть очень интересные вещи. К примеру, подвал сделан как атомное бомбоубежище на случай нападения, когда мы еще здесь атомную бомбу делали. А вообще дома прежде всего должны быть удобными для жизни и отвечать требованиям времени.
– Британский астрофизик Стивен Хокинг писал, что выживание человечества напрямую зависит от его способности найти себе новый дом во Вселенной. Земля не вечна и нужно обязательно искать себе новый дом. Как вы относитесь к подобным идеям? И как вы считаете, будущее человечества на Земле или где-то в далеком космосе?
– Конечно, есть определенная вероятность, что Земля однажды станет необитаемой. Это возможно по двум причинам. Первая – катастрофа космического происхождения, например, падение крупного метеорита. С другой стороны, человечество способно само себя погубить. Вообще я считаю опасным предаваться излишним фантазиям и иллюзиям. Нужно жить здесь и сейчас и научиться беречь то, что есть, что дано нам природой.
– Если выдается свободное время, чем любите заниматься, помимо науки?
– С удовольствием провожу время со своей семьей. Еще люблю поэзию. Творчество Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Весь Серебряный век: Гумилева, Волошина, которого считаю величайшим поэтом России. Особое отношение у меня к бардам: Окуджаве, Галичу, которого я хорошо знал, Киму, Городницкому.
– Какой совет вы могли бы дать нашим читателям?
– Мы с вами живем в очень удивительное время, время научно-технической революции. Сегодня с помощью интернета можно связаться с любым человеком и пообщаться с ним, где бы он ни находился. Появились суперкомпьютеры. Но не следует забывать, что самый мощный суперкомпьютер у каждого из нас находится в голове. И его следует использовать на все 100%.