13.03.2017

Хоккей с «секреткой», или как понять Россию

Honoured ice-hockey coach Anatoly Tarasov. Photo TASS / Sergei Metelitsa Президент клуба "Золотая шайба" заслуженный тренер СССР Анатолий Тарасов наблюдает за игрой юных хоккеистов. Фото Сергея Метелицы /Фотохроника ТАСС/.

Крупными заглавными буквами имя этого человека впечатано в стальной борт корабля Военно-Морских сил России. Моряки Северного Флота РФ говорят, что судно можно задействовать и как таран. Таков он и был – этот спортсмен, тренер, наставник, ставший одной из самых впечатляющих легенд отечественного спорта. О его новаторском стиле исчерпывающе написано в наших и зарубежных изданиях. Даже в Британской Энциклопедии. А каков он был – просто как человек?

Под знаком оленя
– Славная гостиничка. Ну, теремок прямо. Кстати, как называется?
– «Хирш».
– А по-русски?
– Олень.
– Это хорошо, что олень.
– Почему?
– А у меня в Москве «Волга». Еще того выпуска, когда на капоте оленя устанавливали. Вот я по аналогии и подумал – неплохо бы в конце турне под знаком оленя к немцам с одной просьбишкой обратиться.
– ?
– Ну, ладно, Ленька. Потом поймешь. Сейчас за дело.
Этот странный диалог между известнейшим тренером сборной СССР по хоккею Анатолием Владимировичем Тарасовым и юным переводчиком-студентом московского иняза состоялся в 1960-е годы в баварском городке Фюссен. О парадоксальности импровизированных высказываний хоккейного мэтра страны уже тогда ходили легенды. Поэтому переводчик сокрушенно пожал плечами и принялся заниматься заселением спорт­сменов.
Это была резервная, вернее – молодежная сборная СССР, из которой Тарасову предстояло отобрать кандидатов в национальную сборную к Олимпиаде 1968 года в Гренобле. Спортивные чиновники организовали команде серию товарищеских встреч со спортсменами хоккейных клубов Западной Германии. Тарасов и его подопечные уже побывали в баварских городках, известных всем любителям зимних видов спорта – в пушистом от снега Оберстдорфе, сказочном Гармиш-Партенкирхене, в горделивом Кемптене. И вот теперь заключительный пункт десятидневного турне – кукольный городок Фюссен в предгорных Альпах.
Русские прибыли сюда, кажется, впервые. Но естественное любопытство горожан, журналистов и функционеров из местного хоккейного клуба, известного всей стране, подогревалось сообщениями о новаторском стиле Тарасова, продемонстрированном в предшествующих товарищеских встречах.
Сам Анатолий Владимирович – человек довольно жесткий, на комплименты не падкий, относился к своей популярности в спортивном мире Германии со стоическим спокойствием и не любил вспоминать, что к тому времени привел сборную к высшим мировым титулам – золоту Зимней Олимпиады-1964 и к первому месту на Чемпионате мира по хоккею. В беседах с немецкими журналистами предпочитал отшучиваться. Как-то в «Хирш» по договоренности пришел популярный в Баварии спортивный комментатор:
– Герр Тарасов, в Британской Энциклопедии говорится, что вы – отец русского хоккея…
– А кто же тогда мать?
– Гм…
– А я Вам подскажу. Знаете, с кем я сплю?
– О, читателям будет интересно узнать о частной жизни известного человека…
– С клюшкой! Вот она и есть мать.
В другой раз Тарасов согласился побеседовать с обозревателем «Зюддойче Цайтунг» – и поныне крупнейшей газеты Германии:
– Советская пропаганда говорит, что спорт вне политики…
– Наша политика – быть в нужное время в нужном месте.
– Например, за ночь выстроить Берлинскую стену?
– За секунду выстроить стену у ворот нашей команды.
Но позже Анатолий Владимирович в частном порядке признавался, что вообще-то не верит в партийную догму насчет спорта вне политики. Иначе, говорит, с чего бы это нам звонили «оттуда» (поднимает палец вверх) и «рекомендовали» проиграть нашим «друзьям-соперникам» из братской Чехословакии или на худой конец свести игру вничью.
Соответственно, он и придерживался принципа «партийности» в матчах за рубежом и очень даже их идеологизировал. Так было принято в те годы. Иной раз в раздевалке, в перерыве между периодами, мог укорять, например, Володю Викулова – будущего олимпийского призера, которому минуту назад не удалось реализовать удачный момент: Володенька, мы в Германии, здесь еще много фашистских недобитков, ты о нашем флаге думай, а не о шопинге.

«Мужское дело – это хоккей!»
К слову, общение наставника со своими подопечными было образчиком пристрастного отеческого присмотра, разбавленного хлесткими, саркастическими замечаниями, некоторым из которых суждено было стать в спортивном мире нарицательными. Мне вспоминается одна из таких бесед тренера:
Спортсмены тяжело вваливаются в раздевалку, грузно падают на скамейки, лихорадочно дышат, пытаются прихлебывать чай с лимоном, головы опущены. Анатолий Владимирович медленно прохаживается по помещению. Все молчат. Кажется, каждый здесь сам по себе. И вдруг обращается к Юрзинову – тоже будущей звезде оте­чественного хоккея:
– Торопливость нужна при ловле блох, Вова, дорогой. Вот твои действия у борта. Ты чего боялся – борта или соперника? Ты бы лучше не себя к борту прижимал, а немца. Торопливость в нашем мужском деле…
Тут кто-то понятливо засмеялся.
– А, Сашенька Якушев, ты мой бесценный. Ожил? Ты сейчас не об этом думай. Я ж тебя со сборов на волю отпускал. Мужское дело, понимаешь… Мужское дело – это хоккей!
Будущий многократный призер и чемпион соглашается. Все ожили. Начинается динамичный разбор первого периода. Потом наставления к следующему.
Затем Тарасов обращается к переводчику: мол, времени у него, Тарасова, мало, а надо же Татьяне сувенир привезти; пусть переводчик не дожидается окончания матча, а купит в городе такие-то и такие-то спортивные аксессуары. И чтоб к ужину был в отеле.
Это теперь вся страна знает Татьяну Анатольевну Тарасову – прославленного тренера по фигурному катанию и неизменного арбитра всех художественных выступлений на льду. А тогда молодая девушка тренировалась в клубе фигурного катания.

Экс-оберфюрер и русское nachalstwo
Ужинали всегда все вместе, за одним большим столом. Часам к девяти Тарасов, дождавшись, когда спортсмены допьют молоко, молчаливым взглядом обводил ребят. Те разом вставали и расходились по номерам. Их день завершен.
Как-то после ужина хозяин гостиницы пригласил nachalstwo команды переместиться в небольшое помещение для почетных гостей. «Начальство» в составе Тарасова, его заместителя с неясными функциями, доктора, массажиста и переводчика расположилось в уютном зальчике и принялось за доброе баварское пиво.
А откуда владелец отеля, поинтересовался Тарасов, знает русское слово «начальство»? Тот, оказывается, во время войны служил в абвере – немецкой контрразведке. Анатолий Владимирович протянул ему руку: мол, хорошо, что он не встретил немца на фронте, а то бы сейчас не сидели вместе.
Начавшийся обмен мнениями между бывшим оберфюрером и офицером Советской армии перерос в ожесточенную перепалку. Вспыльчивый диалог дипломатично уладили бургомистр города и представитель «Фольксвагена» – фирмы, которая спонсировала принимающую сторону. Переводчик еще подумал, что деловой мир Запада, в отличие от политиков, легче идет на компромиссы. А еще: что же имел в виду на заключительном этапе немецкого турне Анатолий Владимирович, упомянув о своей «Волге»?
Тем временем разгоряченные собеседники пожали друг другу руки и сделали по глотку пива на брудершафт. Хозяин кивнул на портрет, висевший над головой Тарасова. Тот обернулся. Кажется, говорит, это Чарльз Бронсон из легендарной «Великолепной семерки». Владелец гостиницы кивнул: да, этот актер пару лет назад сидел на том же месте, где сейчас герр Тарасов. На этом же месте, продолжал он, указывая на другую фотографию, распивал пиво сэр Ричард Аттенборо. Ни Тарасов, ни переводчик не могли тогда знать, что этот английский актер спустя несколько десятилетий станет известен российскому зрителю по фильму «Парк Юрского периода». Тарасов, хоть и не отпрыск родовитых родителей, но отличавшийся мощной статью и благородным, волевым лицом, по достоинству оценил англичанина: мол, личность, дерзок и решителен.
«Герр Тарасов прав, – подтвердил хозяин, – актер исполнил главную роль в недавнем хите западного кинематографа о дерзком побеге нескольких офицеров союзнических войск из немецкого концлагеря, а фильм снимали как раз в Фюссене», причем он как бывший абверовец консультировал съемочную группу.
Такие слова, как «абвер», «концлагерь», воспринимались в те годы тарасовским поколением все еще очень болезненно, как жестокое напоминание о недавней войне. А тут еще живой абверовец. Тарасов было вспыхнул: видать, щадящий режим у вас был для наших западных союзничков, не то что для русских военнопленных! Немец парировал: он и сам попал в плен к американцам, те решили, что оберфюрер даже больше, чем фюрер – ну, и вкатили по полной. Сидел в концлагере два года, пока не разобрались, что оберфюрер – это пустяковое звание и он не совершал военных преступлений. Ну, раз вы получили свое, ответил Тарасов, то можно и чокнуться. Оба снова пожали друг другу руки.
Вслед за этим хозяин остановил свой взгляд на портрете, с которого улыбалось чье-то мужественное лицо. Дескать, на месте, где сейчас сидит герр Тарасов, резался в покер в перерывах между съемками на горных дорогах в Альпах известный американский актер Стив Маккуин. Разве герр Тарасов не знает этого актера, снявшегося в популярных фильмах про автогонщиков?
– Кстати, об автомобилях, – подхватил тему Анатолий Владимирович, обращаясь к представителю «Фольксвагена», – у меня в Москве есть машина. Но наши умельцы легко подбирают ключи к любому противоугонному устройству.
– О, да-да, – немцы понимающе продолжили. – И у нас автоугоны портят жизнь владельцам машин.
– Ну вот. Интернационал, значит. Но наших «кулибиных» зарубежное устройство отпугнет. Ключи не подберут. Не мог бы уважаемый «Фольксваген» оказать любезность: изготовить для меня – разумеется, это будет оплачено – какую-нибудь продвинутую модель противо­угонного устройства? Ведь вы же производите такие вещи?
– Сочтем за честь герр Тарасов, завтра будете держать в руках такое устройство!
Юный переводчик подумал: вот, оказывается, разгадка загадочной шарады дальновидного Анатолия Владимировича.
Чуть позже, когда остальное nachalstwo ушло наверх, хозяин предложил прокатить Тарасова в деревушку в соседней Австрии. Там сейчас местный народный карнавал. Ведь герру Тарасову это интересно? Или русским не положено?
«Вот чертяка», – подумал переводчик, знает о наших досадных правилах. Пересечь границу из одной капиталистической страны в другую? Отойти от утвержденного Москвой маршрута? Без ведома тех, от кого зависит дальнейшая карьера? Как там в оратории поется? «Родина слышит, Родина знает…».
Анатолий Владимирович озабоченно посмотрел на переводчика:
– Ну что, Ленька?
– Я – как вы.
– И хочется, и колется. А не заложишь?
– Анатолий Владимирович, вы меня не за того принимаете. Тот уже наверху, пересчитал ребят и готовится ко сну.
– Гм… А ведь все наши паспорта у него. Но надо же немцу его тевтонский гонор поубавить. Ладно, на лед!
В дороге переводчику думалось: известнейший в стране человек, офицер, фронтовик, орденоносец. А вынужден опасаться какого-то студентишку. Имя которого никто, а сам он ничто. Такие были времена. Как там у Твардовского в поэме «За далью – даль»? «Тут ни убавить, ни прибавить, – Так это было на Земле»… 

Полный текст можно прочитать в № 3 журнала «Вокруг ЖэКа» за 2017 год